Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Да, действительно уютная комната, — произнёс Зерендорф.

Подпоручики оглядели стоявшие у стен, как и в гостиной, диваны и кресла. Между окон находился шахматный столик. Вдоль комнаты стоял длинный дубовый стол с приставленными стульями, а на столе аккуратно лежали журналы и газеты.

— Ну всё, господа. Рядом бильярдная, а нам пора в столовую, — провёл офицеров в большую комнату с дубовыми панелями.

На окнах, висели занавеси с полковым гербом. У одной, отогнув краешеек, стоял невысокий, полный человек в генеральской форме и, теребя обвислые седые усы, задумчиво глядел в окно, выходящее на Марсово поле.

Аким с Зерендорфом, откинув робость, чётким шагом направились к командиру полка.

Зерендорф начал рапортовать первым.

Сидевшие за столом офицеры встали и вытянулись во фрунт.

— Ваше превосходительство, подпоручик Зерендорф имеет честь представиться по случаю выхода в лейб–гвардии Павловский полк.

Затем, поочерёдно, начиная со старшего полковника, представились остальным офицерам. Благо, сидели они по ранжиру, как древние бояре на пиру у царя Алексея Михайловича. Последним в этой славной когорте был ни кто иной, как подпоручик Гороховодатсковский.

С трудом сдерживая улыбку, он стоял по стойке смирно и принимал рапорт.

— Господин подпоручик, ну никуда от вас не деться, — шепнул ему после рапорта Аким.

За время «представления» все стояли по стойке смирно, лишь старый генерал позволил себе сесть во главе стола и смотрел на всё как бы со стороны.

Присутствующая здесь собранская прислуга, держа в руках чайники, подносы и супницы, тоже вытянулась во фрунт.

Представившись офицерам, Аким с Зерендорфом сели на самый край стола, рядом с Гороховодатсковским.

Все продолжили завтрак. Прислуга поставила перед ними тарелки с гербом полка, и они тоже принялись есть.

Руки от перенесённого недавнего напряжения заметно дрожали.

Чтоб успокоиться, Рубанов тихо поинтересовался у Гороховодатсковского:

— Амвросий Дормидонтович, а не посетить ли нам дудергофский пристанционный буфет? — на что увидел из–под белоснежной скатерти неуставную фигу.

После завтрака, старший полковник Ряснянский пригласил молодых подпоручиков в портретный зал. Закрыв дверь, Евгений Феликсович прошёлся по залу, затем подошёл к ним и произнёс:

— Господа офицеры. Лейб–гвардии Павловский полк удостоил вас высокой чести, приняв в свои ряды. Вы надели наш Павловский мундир и погоны. Не важно, сколько на них звёздочек. Важно, что вы — русские офицеры. Видите, сколько героев воспитал полк и его командиры, — обвёл взглядом портретную галерею. — И каждый из них, даже умирая, думал не о себе. Думал о России и о чести мундира. Будьте достойны их. И ещё, господа. Офицер должен уважать своего собрата, нижнего чина. Вы и солдаты — главные защитники России. Офицер служит за идею. За Бога, Царя и Отечество, а не за деньги! Воинское служение носит духовный характер, ибо умирать за деньги никто не станет. Всегда помните слова Петра Первого: «Кому деньги дороже Чести — то оставь службу!». Остальное вам объяснят младшие офицеры. Они введут вас в полковую жизнь. Рубанова — подпоручик Гороховодатсковский. Зерендорфа — подпоручик Буданов. Станете их, т–э–э-к ск–э–э-ть… подведомственными. Достойной вам службы, господа. После того, как представитесь всем офицерам полка, вас ждёт «парадный обед». Но всему своё время, — вышел из зала, оставив их переваривать услышанное.

Следующие два дня, заказав визитки, ездили представляться офицерам, которых не застали в Собрании.

В первый день, надев парадную форму, представлялись старшим по чину. В основном — всем офицерам полка.

— Рубанов, а не прерваться ли нам на обед, — накатавшись на извозчике и, видно, нагуляв аппетит, предложил Зерендорф. — Поехали к нам. Через два квартала мой дом. Отдохнём, пообедаем, с отцом познакомишься… Мы с ним вдвоём живём. Он меня и вынянчил, и воспитал, — глаза у Зерендорфа стали нежные и, показалось Акиму, даже набухли от слёз. — Мама рано умерла. Я её даже не помню… Ни братьев, ни сестёр, ни родни у меня нет. Только отец. Он для меня ВСЁ! Как, думаю, и я для него, — остановил извозчика у подъезда кирпичного четырёхэтажного дома. — На втором этаже мы и живём. В наследство от деда четырёхкомнатная квартира досталась, — поднялись на второй этаж.

Дверь открыла пожилая прислуга в белом фартуке и чепчике на седых волосах.

— Гришенька-а, — заулыбалась старушка. — Эраст Петрович ждут-с обедать, — пропустила их в небольшую прихожую с зеркалом во всю стену. — Здравствуйте, барин, — с достоинством поклонилась Акиму. — Давайте ваши фуражки, господа.

Глядя на старенькую прислугу, на то, как неловко она себя чувствует, Рубанов понял, что гости здесь бывают редко, если вообще бывают.

На звук голосов в проёме двери показался и сам хозяин дома.

Увидев моложавого, прямого и подтянутого мужчину в пехотной форме с полковничьими погонами, Аким по привычке вытянулся во фрунт.

— Вольно, вольно, господа подпоручики, — приятным баритоном произнёс он, смакуя слово «подпоручики». — Мойте руки, и прошу за стол, — махнул рукой в сторону комнаты. — Зинаида, поставь, пожалуйста, ещё один прибор.

Было видно, что моложавый полковник рад гостю. Рад, что у сына появился друг. Рад, что сын стал офицером. Рад, что он попал в лучший гвардейский полк. Рад тому, что он у него есть его единственный, любимый сын.

За обедом Эраст Петрович с удовольствием слушал молодёжь. От души смеялся, когда Григорий рассказал, как они перепутали квартиры, и по ошибке представились какому–то чиновнику из департамента почт и телеграфов, недоумевая, чего это «капитан» какой–то небритый, расхристанный и пахнет луком.

Прощаясь, полковник с чувством пожал Акиму руку, приглашая без стеснения посещать их холостяцкую берлогу.

Рубанов пообещал, заметив, как чопорная старушка обиделась на «берлогу».

— Замечательный у тебя отец, — когда вышли, похвалил Эраста Петровича Аким. — Простой и хлебосольный, — обратил внимание, как зарделся от удовольствия его друг.

Они чётко козырнули проходящему подполковнику и остановили извозчика.

Акима тоже всё радовало сегодня. И солнечный день, и голубое небо, и то, что им надо «представляться», и особенно худосочный обладатель визгливого голоса, достопочтенный Григорий Эрастович.

На следующий день объехали равных по чину. Всего несколько человек.

15 сентября лейб–гвардии Павловский полк давал грандиозный «парадный обед» по случаю принятия в свои стройные ряды двух подпоручиков, которые отныне стали не «павлоны», а «павловцы».

Волнуясь, в полной парадной форме, держа гренадёрки, согласно уставу, в левой руке, а с правой сняв белые перчатки, они вошли в сияющую от света люстр собранскую столовую и остановились в дверях, не зная, что делать дальше.