Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

На следующий день дополнил свой доклад: «Японцы, поражаемые нашим огнём, производили беспрерывные атаки всё свежими войсками, но не решались бросаться в штыки. Обойдённые противником с обоих флангов и тыла батальоны 11‑го полка, чтобы пробиться, несколько раз с музыкой бросались в штыки. Впереди полка шёл полковой священник с крестом, раненый двумя пулями. Только штыковая работа дала 11‑му полку возможность пробиться».

Как позже узнал Аким, «несколько орудий», составили 22 пушки. К тому же враг захватил 8 пулемётов «Максим», редкое по тем временам оружие.

Но главное даже не в этом. Материальную часть можно восстановить. Главное заключалось в том, что поражение подорвало моральное состояние русских войск, и нарушило веру нижних чинов и обер–офицеров в своих генералов.

К тому же 1‑я армия генерала Куроки оказалась на маньчжурском берегу реки Ялу, и получила оперативный простор для своего дальнейшего передвижения. Теперь всё южное побережье Ляодунского полуострова открывалось для беспрепятственной высадки японских войск, чем не преминул воспользоваться главнокомандующий Ивао Ояма.

В полдень хоронили умерших от ран.

За биваком построились остатки полка. Перед ними, завёрнутые в циновки из гаоляна, лежали их товарищи… Их бывшие товарищи… о которых осталась теперь только память…

Отец Стефан, несмотря на раны, нашёл в себе силы отпеть павших, только недавно ещё шедших рядом с ним со штыками наперевес.

— Шапки долой, на молитву! — послышалась команда и несколько оставшихся в живых, израненных музыкантов, заиграли: «Коль славен…»

Аким стоял на правом фланге взвода, который именовался ротой, и с замиранием сердца вслушивался в торжественные и величавые звуки гимна.

Слёзы текли по лицам трубачей. Слёзы текли по лицам солдат, и неожиданно для себя он ощутил, что по его лицу тоже потекли слёзы.

Он вспомнил Сашку Ковалёва, полковника Лайминга и пропавших без вести товарищей…

Отец Стефан служил наизусть, не открывая Евангелия, которое и не смог бы удержать в израненной руке, и слёзы текли по щекам священника. Ведь он хорошо знал павших воинов, не раз встречался с ними и беседовал.

— Вечная память воинам, на поле брани убиенным, — закончил он службу.

11‑й восточно–сибирский стрелковый полк расположился на днёвку у подножия лесистой сопки в версте от ущелья, по дну которого шумно текла неглубокая узкая речушка.

Солдаты забрались по пологому склону повыше, чтоб не донимал дым походных кухонь и, развязав заплечные мешки, раскладывали хлеб и лук, у кого он имелся.

Неимущие чистили котелки, облизываясь на скорый обед.

Аким сидел на мягкой, поросшей мхом кочке и, саркастически прищурившись, обозревал выкрашенный Козловым в сиреневый цвет, сохнущий на ветке, китель.

— Да здравствует синька «Идеал», — выдал мысль облюбовавшему соседнюю кочку Зерендорфу, мундир коего денщик Сидоров тоже окрасил в весёлый пасхальный синий цвет.

— Н-да! — глубокомысленно произнёс Григорий. — Спасибо, полковник Кареев наши кителя не видит, — избил за что–то прутиком не ожидавшего напасти, безвинного рыжего муравья, трудолюбиво тащившего кусочек мухи.

— Ну ты чего к животному пристал? — с улыбкой осудил садистические наклонности друга. — Это же не японский, а китайский муравей… Теперь сидит в муравейнике и угрюмо думает: «Вот пришли русские и ни за что задницу надрали… Отродясь такого в здешних местах не водилось».

— У муравьёв нет нации, — сделав умное лицо, от скуки, решил предаться спору Зерендорф, но Аким пропустил этот философский выпад мимо ушей, добродушно поинтересовавшись:

— А вон у той змеи? — восхищённо понаблюдал за прыжками товарища, и умиротворённо зевнул. — По физподготовке Кареев бы тебе высший бал поставил, — поощрительно похлопал в ладоши. — Как бы мне брата своего увидеть и деньжат подзанять? — предался он размышлениям, не обращая внимания на сурово сдвинутые зерендорфские брови.

Он не знал, что конный отряд Мищенко отходил за Фынхуанчен на соединение с Восточным отрядом.

Затем комбриг получил новую задачу — идти на Шализай и охранять пути к Сюяню и Хайчену. Бригада отходила к Сюяню, делая в сутки по 2–3 версты. Конные разъезды из 10 – 12 человек ежедневно имели перестрелки с японцами.

Вот так случайно, как часто бывает на войне, десяток казаков на разгорячённых мохнатых лошадях, наткнулись на остатки 11‑го полка.

Руководил кавалеристами, разумеется, Глеб Рубанов.

Вначале Аким подумал, что брат ему снится… Затем, согласно прогрессивным новым веяниям, решил, что сумел материализовать мысли…

Но когда не менее поражённый Зерендорф, покинув обжитую кочку и отвалив в удивлении челюсть, несильно стегнул прутиком по родимой спине, приравняв сим деянием подпоручика к муравью, до него дошло, что всё это происходит наяву, в данное время и в данном месте, и колдовство тут не причём.

— О–о–о! Господин корнет, тьфу, то есть — пардон, как учит Клеопатра Светозарская, господин хорунжий, какими судьбами? — вульгарно вытаращив на младшего брата глаза, что, несомненно, осудила бы мадам Камилла, вопросил старший.

— Тот же вопрос к тебе? — спрыгнул с лошади не менее поражённый Глеб и обнял Акима. — Похоже, я заблудился в этих сопках. Пожевать что есть? Сейчас бы рябчиков в сметане, да поспать на мягкой полке в купе экспресса Москва—Владивосток… Три дня по горам–долам мотаемся, — поздоровался с Зерендорфом.

— Чьи это такие дурацкие кителя висят? — ткнул пальцем в раскачивающуюся на ветках форму.

— Никакой культуры не привилось, как не билась с тобой гувернантка… Ты, господин станичник, на себя погляди. Встретил бы тебя сейчас великий князь Николай Николаевич, месяц бы из гарнизонной гауптвахты не вылез. А это наша заслуженная форма.

— Вся изодрана самурайскими штыками, — вставил Зерендорф. — Сейчас денщики что–нибудь из двуколки офицерского собрания перекусить принесут, — уселись на обжитые уже кочки, радушно предложив гостю зелёную их копию.

— Лучше седло сниму с иноходца, — критически оглядел тот «зелёное кресло». — Не дай Бог, змея ещё какая…

— На счёт змей не волнуйся, Гришка Зерендорф их распугал… И муравьёв тоже, — с удовольствием глядел на младшего брата, старший.

— Этого лохматого конька «Иноходцем» зовут? — съязвил Зерендорф, дела вид, что о змеях с муравьями не услышал.

— Да ты знаешь, какую он скорость развивает?! На ипподроме я бы всех обставил…

— Скорость — как у паровоза транссибирского экспресса, — добродушно хмыкнул Григорий, тоже радуясь встрече.

— Говорят, у вас жаркое дело было? — с завистью в голосе поинтересовался Глеб.

— Да уж, погрелись, — не поленился принести шашку Зерендорф. — Всё лезвие о японцев затупил, а вот эта зазубрена — от штыка. Вовремя успел отбить, — расхвастался он. — И не единой царапины. А брата твоего в плечо ранили, и бинокль пуля пробила… Принеси, покажи, — попросил Акима.