Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

Не успели солдаты немного расслабиться, принявшись для подъёма боевого духа шутить над япошками, как последовала ещё одна атака.

Тут уж стало не до шуток!

«Банзай», — слышалось, казалось, со всех сторон. Батальоны умело отстреливались, удерживая позицию.

— Господа, — на этот раз Святополк—Мирский явился из облака артиллерийского разрыва. — Пришла команда генерала Засулича — отступать. А нашему полку приказано прикрывать отступление.

— Полковник–то жив? — спросил Зерендорф, шарахнув куда–то из револьвера.

— Покуда жив. Видел его недавно. Но от 3‑го батальона ничего не осталось, — вздохнул он, вспомнив своего погибшего друга, командира одной из рот.

Воздух гудел от артиллерийских выстрелов. Сопку застилал густой буро–серый дым. Постепенно превосходящие силы японцев охватили с флангов два русских полка. 12‑й полк сумел выйти из охвата, а 11‑й восточно–сибирский, прикрывая отступающие русские войска, попал в окружение.

— Ребята, отходим, — появился из дыма сражения полковник Лайминг. Китель на нём был разорван, лоб залит кровью. — Раненых не оставлять.

Над полем боя стояла плотная завеса дыма от непрерывных разрывов шимоз.

Остатки полка, отстреливаясь, отступали по ущелью, и оказались зажаты врагом в теснине между двух сопок. Выход перекрыл японский полк.

— В штыки их! — закричал вставший перед остатками полка Лайминг, и тут же грудь его окрасилась кровью, а другая пуля пробила голову.

Запрокинувшись, он закачался и упал на руки ординарца и подпоручика Сорокина.

— Командир убит! — пронеслось по рядам и полк, потеряв управление, остановился под градом японских пуль.

И тут место убитого командира занял не офицер, а полковой священник отец Стефан.

Подняв над головой висевший поверх рясы крест, он как–то тихо и обыденно произнёс:

— Вперёд ребята. Мы русские, — и первый бесстрашно пошёл на врага.

— Музыканты — гимн! — приказал вставший рядом со священником князь Святополк—Мирский.

Оркестр грянул «Боже, царя храни!», и прокопченные от дыма и гари, истекающие кровью солдаты и офицеры, пошли вперёд, забыв о чуть было не начавшейся панике.

Рубанова охватил экстаз боя.

Он слышал российский гимн, и воочию видел своих врагов.

«Я — РУССКИЙ, — со всей силой своей души ощутил он это понятие. — И не могу позволить японцам победить нас. Не могу позволить им считать себя храбрее, сильнее и выносливее русского солдата», — выхватил из ножен шашку с павловским орлом на лезвии, и, что есть силы, закричал:

— В штыки их, ребята, — заметив краем глаза, как покачнулся раненый священник и выронил крест.

Отца Стефана поддержали крепкие руки. И он снова пошёл впереди русского воинства, неся перед собой православную святыню.

Знаменосец развернул знамя, а несколько оставшихся в живых музыкантов, продолжили играть гимн.

И тут японцы дрогнули.

Они тоже были храбрые воины, но такая сила духа поразила их.

Русские бросились в штыки и враги стали отступать.

Но обстрел продолжался и с тыла и с флангов. Воины падали, но на их место вставали живые.

Израненные, истекающие кровью, но пока ещё живые, а значит, способные к сопротивлению.

И полк пробился из окружения, прорвался штыковым ударом из теснины сопок.

Рубанов медленно выходил из горячки штыкового боя: «А солнце–то уже садится, — удивился он, — только утро началось и уже закат», — отстранённо разглядывал освещённые косыми лучами камни под ногами, кочки и впадины. О японцах почему–то не думал, и даже забыл об их существовании.

После боя на тело навалилась свинцовая усталость. К ногам будто прицепили гири — так тяжело стало идти. Но он шёл, временами проваливаясь в забытье, и с трудом выходя из него. Один раз споткнулся и чуть не упал, надорвав подошву сапога.

Остатки батальона брели по ущелью, тяжело переставляя уставшие ноги в разбитой обуви.

Вышли к руслу пересохшей речушки, топча подошвами мелкую гальку, и, наконец, оказались в долине с небольшой деревушкой на краю, и с полем гаоляна за ней.

— Тылового укреплённого рубежа нет. Промежуточных дорог между боевой линией и тылом — тоже, — услышал где–то над собой голос Аким.

С трудом расцепив слипающиеся веки, поднял глаза, увидев сидящего на лохматом коньке незнакомого пожилого капитана в форме 11‑го восточно–сибирского полка.

— Зозулевский Тимофей Исидорович, — представился тот. — Офицеров в строю почти не осталось… Вот вам карта, подпоручик, командуйте ротой, и выводите её в эту точку, — указал пальцем населённый пункт. — Да вы ранены, — кивнул на плечо, — перевяжитесь, — легонько шлёпнув ладонью лошадку, понёсся небыстрой рысцой по узкой дороге в сторону деревушки.

Получив распоряжение и уяснив цель, Аким начал медленно приходить в себя: «А где Зерендорф? — с трудом покрутил по сторонам головой. — Что–то шея затекла», — оглядел понуро бредущих усталых людей, которые из солдат превратились в отупевший сброд.

С неожиданной энергией, Рубанов громко скомандовал:

— Ружья на руку, — и зачем–то выхватил шашку, отметив краем сознания, что голос прозвучал довольно–таки звонко: «Не как у Зерендорфа, конечно, — окончательно взбодрился он, возмутившись в душе, — не строй, а стадо». — Рота! В колонну становись! — прокричал он.

Усталые, но привыкшие к командам люди, не восприняв ещё умом приказ, по привычке стали равняться в подобие строя.

— Левой, левой, — командовал Аким, подбадривая людей, и на его глазах они стали оживать, постепенно превращаясь в солдат. — Господин подпоручик, — наконец увидел Зерендорфа: «Вроде, не ранен», — внимательно оглядел друга, — принимайте под команду вторую роту.

— Есть! — без раздумий ответил тот. — Рану перевяжи, — махнул рукой Акиму и побежал выполнять приказ.

«Свеж и полон сил», — порадовался за друга Рубанов:

— Ать–два. Ать–два, — вновь стал командовать, и, обернувшись, увидел не сброд, а строй солдат, уже с осмысленным взглядом, и снова готовых идти в бой: «Русские быстро восстанавливаются», — поднёс к глазам карту.

— Вашбродь, разрешите стать в строй, — обратился к нему высокий солдат, лихо щёлкнув стоптанными каблуками. — А то от своих отбились, — на всякий случай добавил он.

— В сапогах на этот раз, — добродушно ухмыльнулся, узнав нахального нижнего чина, что грел в костре босые ноги, когда они, приехав, искали полк. — Становись, — ещё раз хмыкнул Рубанов.

Пройдя деревушку, рота вновь втянулась в ущелье, выйдя из него в кромешной уже темноте.

— Рота стой! — крикнул он. — Привал до утра. Разводите костры и отдыхайте. — С трудом узрев в темноте товарища, приказал: — Зерендорф, выставь часовых.

Подпоручик послушно ушёл выполнять приказ.