Серж Арденн - Герцог Бекингем

Пришпорив каурого жеребца, он направился в сторону чернеющих печных труб, торчащих из черепичных кровлей, среди зеленых шапок одиноких деревьев. Беглецы остановились под вывеской небольшого трактира, где у распахнутых ворот конюшни, увидели двух скакунов ожидавших хозяев. У одного из рысаков, серого в яблоках, которого совсем недавно Д'Анж передал в руки едва знакомого дворянина, не наблюдалось седла, что заставило путников переглянуться.

– Вы сущий дьявол мессир.

Восторженно произнес слуга. Д'Анж снял единственную перчатку, «сестра» которой обрела покой посреди песчаной тропы.

– Снимай плащ, и вложи его в седельную сумку роялистов, да так, что бы торчал край. Туда же положи мою перчатку.

Спешившись, барон расседлал каурого рысака и накинул седло на серого коня. С невероятной быстротой и проворством, словно ловкий конюх, он справился со снаряжением, вскочив на старого знакомого. Сменил коня и Поликен, оставив усталого, в пене рысака под мушкетерским седлом, из сумки которого виднелся край голубого плаща.

– Теперь привяжи наших коней там, где оставили своих господа роялисты, да поживей!

Барон огляделся, и, не заметив никого, кто бы мог, впоследствии, засвидетельствовать подмену лошадей, вонзил шпоры в бока своей кобылы.

– Теперь уходим! К лесу Поликен, к лесу!

Отряд из дюжины всадников, возглавляемых господами Ла Удиньером и Лабордемоном, поравнялись с каменным крестом.

– Куда они могли направиться?

Произнес лейтенант кардинальской гвардии, вглядываясь вдаль, где чернели крыши упомянутых домов. Резвая лошадь Лабордемона описала круг, в то время как седок сосредоточил внимание на следах копыт покрывавших мягкую песчаную дорогу. Его взор остановился на предмете, лежавшем на тропе, удаляющейся в сторону пригорка, рассекая его пополам. Спрыгнув с лошади, стражник приблизился к заинтересовавшему его объекту.

– Сюда, лейтенант!

Крикнул он, обращаясь к кардиналисту.

– Что это?

– Как видите, месье Ла Удиньер, перчатка.

Произнес офицер, протягивая аксессуар барону.

– Полагаю, она принадлежит одному из беглецов.

Кардиналист поморщился.

– Даже если это так, то не думаете ли вы, Лабордемон, что её обронили случайно? Больше, похоже, что нас хотят сбить с толку, заставляя свернуть с тракта, тем самым избавиться от погони.

– А если вы ошибаетесь?

После непродолжительного раздумья барон произнес:

– Сделаем так: возьмите половину солдат и скачите в селение, обыщите там каждый дом. Я же с остальными отправлюсь по гаврской дороге. Если вы обнаружите беглецов, доставьте их в аббатство Жюмьеж, где нас ожидает отец Жозеф. Если ваши поиски не принесут результата, направляйтесь, следом за нами в Гавр. Желаю удачи!

Произнеся последние слова, Ла Удиньер махнул рукой, ударив шпорами скакуна, и в окружении полдюжины стражников скрылся за кронами деревьев, на дороге, исчезающей в лесной чаще.

Сорока двух летний лейтенант Жан Гасьен де Ламбордемон был человеком въедливым и дотошным, других офицеров просто не признавал капитан парижской городской стражи, господин Тестю. Единственно, чем отличался сей бравый гевальдигер от своих сослуживцев – он был не так глуп, как хотелось бы его капитану, но всё же не настолько смышлен, что бы избежать его настойчивой опеки, и найти возможность поступить на службу в одно из элитных подразделений армии. Чтобы не потерять вполне доходного места, ему частенько приходилось утаивать свою сообразительность, пылавшую в глазах, под стальными полями кабассета, скрывая её от строгих взглядов начальника. И лишь когда лейтенант получал свободу действий, он преображался, тем более выезжая за городские стены, скрывавшие Ламбордемона от неусыпных глаз и докучливого покровительства капитана Тестю. Но бездушная скрупулезность и чёрствость, неминуемо завладевающие душами полицейских офицеров всех времен и народов, постепенно начинают преобладать над всеми остальными человеческими качествами, сих достойных господ, притупляя рассудительность, и не позволяя задумываться над сентиментальными глупостями – «которые делают нас лишь слабее».

Ла Удиньер, прекрасно понимая, кто определен ему в помощники, не стал ни спорить, ни разубеждать лейтенанта. Он счел нападение на лесной дороге весьма странным и необъяснимым, поэтому желал, во что бы то ни стало, схватить виновных, отчего с яростью раненного зверя бросился в погоню за коварным стрелком, конечной целью которого, несомненно, как он полагал, являлся Гавр. Расставание с лейтенантом нисколько не огорчило его, лишь натолкнув на мысль:

– «Деревушка, отданная на растерзание Ламбордемону, будет с величайшим усердием вывернута наизнанку и выпотрошена, как шкура, оказавшаяся в руках умелого и опытного таксидермиста. И уж если кто попадется безжалостному офицеру, вне всяких сомнений, будет с величайшей строгостью доставлен в аббатство Жюмьеж. Этот солдафон хоть и «медноголовый» болван, но дело своё знает превосходно»

Ворвавшись в деревню, отряд возглавляемый лейтенантом стражи остановился, прямо перед трактиром, и от увиденного на лице командира водрузилось недоумение. Его пыл угас, как только он понял, что из сумки, притороченной к седлу одного из рысаков, торчит нечто напоминающее плащ стрелка. Ламбордемона постигло разочарование, когда он осознал, что дальнейшие поиски, обыски и аресты станут бессмысленными, если его опасения подтвердятся. Сожаление нахлынуло ещё и от того, что он, столь блистательный и бдительный офицер не сможет продемонстрировать служебного рвения и проницательности. Проницательность, которую, быть может, следовало бы направить в другое русло: задавшись вопросом, отчего эти загадочные стрелки, не имеющие уверенности в избавлении от погони, беспечно остановились на обед, и, утратив всякую осторожность, не избавились от столь приметного голубого плаща? «Но подобные сомнения удел слабых» – очевидно полагал стражник, «Доказательства налицо, нечего здесь мудрить, всё прочее лишь запутывает дело» – заключил он, скомандовав отряду спешиться.

Один из солдат, по приказу, обшарил сумки незнакомцев, после чего вручил лейтенанту скомканный плащ и перчатку, «сестру» найденной внимательным офицером на тропе. Предметы, в один миг превратившиеся в улики, были аккуратно и старательно спрятаны в солдатский баул, после чего Ломбардемон, удовлетворённо крякнув, покинул седло. Поднявшись на невысокое крыльцо, он осмотрелся, и, толкнув хлипкую дверь, величественно вошел в трактир, сопровождаемый грозными стражниками. В этот миг, на площади перед таверной показался тюремный экипаж сопровождаемый остатками отряда, только сейчас сумевшего настичь лейтенанта и его людей.