Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

— Добрый день, земляки!

Невольники уже с первой минуты, как увидали казаков и Капусту, поняли, что перед ними посольство с Украины, и в сердце каждого пленника затеплилась надежда: может, посольство вызволит из пекла басурманского?.. Не отрывая глаз от Капусты, в котором сразу угадали атамана, они, перебивая друг друга, зашумели:

— Доброго здоровья, пан атаман!

— Взгляни на муки наши!

— Уж не вызволять ли нас прибыл с казаками? — послышался голос.

Невольник, спрашивавший о том, стоял перед Капустой, придерживая правой рукой цепь, соединявшую скованные ноги с руками.

Кто-то жалобно выкрикнул из толпы:

— Видишь, что с нами ироды натворили?

Умар-ага поспешил к высокому послу. Чуть ли не в ноги поклонился. Прижал руки к сердцу. Сочувственно мотал плоской башкой. Уговаривал посла отойти: с пленными говорить не дозволено. Но Капуста даже не взглянул на него, точно и не слыхал его слов.

Едкая злоба сжимало горло. Дрожали кулаки — он засунул их за пояс.

— Братья, — сказал Капуста, овладев собою, — казаки! Примите от края родного, от Войска нашего Запорожского, от гетмана Хмельницкого земной поклон. — И он снова поклонился невольникам в пояс.

Сейманы и Умар-ага, ошеломленные, переглядывались. Где такое видано? Хотя и гяур неверный, и всяких чудес может натворить, но разве это не посмешище — рабам в цепях, точно мурзам или самому хану, низко кланяться?

— Братья, — повторил Капуста, и голос его окреп, — знаю, горько вам в неволе басурманской. Знаем о том хорошо, и гетман о вас помнит, как и весь наш край.

Умар-ага решил — теперь довольно. Приказал сейманам трогаться. Плети засвистали над головами пленных. Капуста повернул к Умар-аге негодующее лицо и властно крикнул по-татарски:

— Стой, собака! Но видишь, я с невольниками разговариваю?

Казаки, стоявшие позади Капусты, грозно надвинулись на Умар-агу, хватаясь за сабли. Тот в испуге отступил и крикнул сейманам, чтобы обождали.

— Казаки! Видите, не хотят проклятые басурманы, чтобы я с вами говорил. Так пусть же будет вам ведомо, что в этом году, в месяце январе, восьмого дня, в городе Переяславе состоялись Великая Рада, и она приговорила, чтобы Украина поддалась под высокую руку царя Московского, соединилась навеки с Москвой. И теперь войско московское нам на помощь выступило. Гордо держите головы, братья! Мы вызволим вас! Есть у меня на то наказ гетмана.

И казалось, уже не невольники стояли, закованные в цепи, теснясь друг к другу плечами, а вольные казаки. Утреннюю тишину ханской столицы раскололо могучее и грозное:

— Слава гетману Хмелю! Матери Москве слава!

— Слава вам, казаки! Слава вам, мученики за свободу края нашего! — горячо проговорил Капуста.

Сейманы расступились, точно ветром отмело их от невольников. Посольские казаки и пленники пожимали друг другу руки, обнимались. Спешили пленники узнать: что на Украине? Не знает ли кто про близких людей? Уже нашлись и добрые знакомые, и такие, что могли живое слово домой, родным, передать.

Умар-ага умолял посла — пусть прикажет казакам отойти от пленных. Беда может статься. Пусть велит своим казакам идти на посольский двор. Проведает хан об этом — гневаться будет на Умар-агу и на посла великого гневен будет…

— Да ты же их нарочно привел сюда, собака! — закричал Капуста, откинув всякую осторожность, какая полагалась но чину посольскому. Пообещал: — Попадешь к нам в Чигирин — там поговорю с тобой…

А пленные узнали от казаков, что перед ними Лаврин Капуста. Иные только глядели на атамана, а иные просили не дать им кончить жизнь в неволе.

— Буду с ханом говорить — и о вас, казаки, не забуду! — решительно пообещал Капуста. — Вызволим вас, казаки.

…И он не забыл. Тщетно визирь Сефер-Кази руками разводил.

— Немыслимо так поступать. Невольники — военная добыча. Может, только за большой выкуп дозволит хан отпустить их.

Капуста на этот раз был тверд. Никакого выкупа! Ни одного золотого! Но если хан не отпустит пленников из Чуфут-Кале, числом тысяча пятьдесят четыре человека, то неизвестно, какая судьба постигнет ширинского князя Келембет-Гамзу и три тысячи взятых в плен татар. Визирь может это сказать хану, и чем скорее решится дело с невольниками, тем лучше будет для ширинского князя. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на тонких губах Капусты.

Сефер-Кази был совершенно ошеломлен. Теперь и хан поймет, что, думая обидеть посла Хмельницкого, он обидел только себя.

Хан о том, чтобы отпустить невольников, и слушать из хотел. Неистовствовал, грозил испепелить всю Украину, бросить в каменные подвалы Чуфут-кале даже самого Капусту. Не посмотрит на то, что он посол, лицо неприкосновенное. Но когда в тот же день Лаврин Капуста, сидя перед ним, снова завел речь о пленных, повторив, какое число их нужно освободить, хан заговорил ласково:

— Кто-то налгал мурзе Капусте. Откуда тысяча пленных? Если сотня наберется, и то хорошо. Мы гетмана Хмельницкого считаем своим возлюбленным братом, для него ничего не пожалеем. Мы можем повелеть, чтобы отпустили сотню невольников.

— Не сотню, твоя светлость, — не сдавался Капуста, — а тысячу пятьдесят четыре невольника. Весьма опечален будет ясновельможный гетман, если твоя светлость не удовлетворит его братской просьбы.

— Просьба нашего возлюбленного брата, гетмана Хмельницкого, для нас закон, — льстиво проговорил Ислам-Гирей. — Но где их взять в таком числе, невольников? Может, когда новый поход будет, тогда мы сможем и три тысячи христиан подарить нашему возлюбленному брату гетману Хмельницкому…

Ислам-Гирей облизал жирные губы. Глянул с торжеством на Капусту. Колол недобрым взглядом.

— Светлый хан ошибается, если думает, что новый поход принесет ему богатую добычу, — возразил Капуста. — А что касается пленных, то число их в Чуфут-кале нам доподлинно известно. Ясновельможный гетман, желая тебе, великий хан, счастья и многих лет царствования, велел сказать: если не удовлетворишь просьбу его, то беда может статься с твоим князем Келембет-Гамзой.

Ислам-Гирей вскипел:

— Как смеешь такое мне говорить? Прикажу своим аскерам, чтобы и тебя в Чуфут-кале заперли! Забыл, кто перед тобою сидит?

— Передо много хан Ислам-Гирей, алмаз в султанской короне, мудрый рыцарь с львиным сердцем и орлиными глазами, — спокойно ответил Капуста, и хан не мог понять, сказано это с уважением или с язвительной насмешкой.

Сефер-Кази спрятал глаза под густыми нависшими бровями.

Хан с трудом перевел дыхание. Была причина захлебываться от злости. Этой ночью бежал из Бахчисарая Магомет-Гирей. Должно быть, гяур знает и об этом позоре. Но пересилил свой гнев. Выдавил нечто похожее на улыбку. Коснулся пальцами в перстнях плеча Капусты. Это означало ханскую милость и прощение за дерзость.