Софрон Данилов - Красавица Амга

— Стой! Руки вверх!

От неожиданности Ойуров поскользнулся на мокром камне, чуть не упал, но устоял и поднял руки вверх.

— Подойди поближе!

Он повиновался. В мокрой, потемневшей от дождя шинели, с красной латунной звёздочкой на околыше надвинутой на самые уши фуражки, с худым лицом, сплошь обросшим щетиной, за кучей хвороста лежал человек.

— Кто такой?

— Ойуров я.

— Что за человек?

Говорил он через силу, будто выталкивал из себя слова поодиночке. Под тяжестью пистолета его рука, дрожа от напряжения, опускалась всё ниже. Обезоружить его при желании было очень легко.

— Добираюсь до дому. Летом работал по найму у купца Черных.

— Выворачивай карманы…

Вдруг он упал лицом в песок, не выпуская пистолета из рук.

Трофим подошёл к нему вплотную и окликнул. Тот не ответил. Опустившись рядом на колени, Трофим перевернул человека вверх лицом. Левая штанина была вся в засохшей крови. Бормотал он что-то неразборчивое.

Соорудив шалаш и разведя костёр, Трофим отнёс раненого туда на руках, положил возле костра на толстый слой сена. Потом он ножом располосовал штанину, присохшую к ране, обнажил ногу и чуть не отпрянул в ужасе: вся нога безобразно распухла и до самого паха пошла в сплошных багрово-чёрных пятнах. С трудом размотал он старую перевязку, как смог вычистил рану и перевязал заново, изорвав на бинты запас исподнего белья, напоил раненого с ложки тёплым чаем и отнёс в шалаш. Пистолет он положил ему на грудь. Пришёл в себя человек только к вечеру и, как только открыл глаза, сразу схватился за кобуру. Успокоился, лишь нащупав скатившийся с груди пистолет. Так провели они двое суток.

Раненый был красноармейцем из отряда Рыдзинского, установившего этим летом в Якутске Советскую власть. В составе отряда Стояновича, посланного против банды атамана Гордеева, лютовавшего в верховьях Лены, они шли пароходом и попали в засаду. Всех, кроме нескольких спрыгнувших с парохода в реку, белые захватили в плен. Этот человек схватился за проплывавшую рядом большую кучу хвороста, а не то утонул бы. Рану в ноге ощутил позже, на берегу. Три дня назад его вынесло на этот берег. Трофим предложил ему поплыть вместе, чтобы оставить его в какой-либо деревеньке на излечение, но тот отказался, показав на ногу:

— Гангрена… Проживу не больше суток. Прошу тебя, задержись… Похоронишь меня.

Ночью раненый пролежал в беспамятстве, изредка приходя в сознание, а днём ему как будто полегчало. Он попросил вынести его из шалаша к костру, немного полежал, жадно глядя в низкое небо, затем перевёл взгляд на вздымающееся лоно реки и подозвал к себе Трофима.

— Товарищ, подошёл мой смертный час. Выслушай меня. Когда доведётся встретить красных, расскажи им обо мне. Звать меня Озоль Ян Янович. Запомни: Озоль… Латыш я… Слыхал когда-нибудь про Латвию? Она там, далеко за Россией. Скажешь им: я умер, как подобает красному солдату. Эх, не увидел торжества власти трудящихся — вот о чём жалею. Скажешь им…

Озоль устало прикрыл глаза и положил ладонь на руку Ойурова.

— Идёшь куда?

— К себе, на родину.

— Чем станешь заниматься?

— Наймусь на работу.

— Опять в батраки?

— Иного не остаётся.

— Есть у тебя иное! Подайся к красным… В России — Советская власть… Ленин… Твоя дорога с ними.

Трофим нагнулся над ним, закрывая от налетевшего ветра. Озоль покачал головой:

— Пусть дует! Теперь всё равно. Помни одно: за свободу народа не жалко и умереть… Я член партии с тысяча девятьсот пятого года, прошёл сквозь тюрьмы и каторгу. Сражался за счастье якутской бедноты… Не жалею о прожитой жизни, нет — я счастлив… Достань бумаги… из левого кармана.

Трофим подал латышу его бумаги. Окоченевшими пальцами Озоль вытащил из стопочки тонкую книжечку и протянул её Ойурову:

— Мой партийный билет… Передай красным. И сам к красным… К красным!

В груди у него захрипело, дыхание стало прерывистым и тяжёлым. Собравшись с последними силами, он приподнял голову и показал на свой пистолет:

— Бери! Теперь он твой.

К вечеру он, так и не придя в сознание, умер.

Выкопал могилу Ойуров на высокой релкена берегу реки и похоронил там коммуниста-латыша. Над могилой он поставил большой красный плитняк.

Ту ночь у костра Ойуров провёл без сна. Передумал он дум, может, больше, чем за всю жизнь до этого. И понял, что в этот осенний день на берегу реки Лены его сердца впервые коснулось очищающее пламя великой правды.

Старик рыбак сказал ему: «Беднякам в этой жизни счастья не видать. Не ищи его напрасно!» Тогда Трофим крепко уверовал в эти слова. Тогда что же, не прав старик! Шла молва: всё взбудоражилось, как в зимний буран, люди разделились и проливают реки крови. Слухи эти не задевали Трофимовой души. Жить бездумно казалось единственно удобной и достойной человека участью.

«Старик, старик! Оказывается, ты затуманил меня неправдой. Я тебя не виню. Верю, что ты мне желал, как и сам говорил, только добра. Но ты, старик, был неправ. Пожалуй, есть на свете счастье и для бедняка. И потому прав латыш: хватит жить бездумно! Позорно сидеть сложа руки и ждать, пока другие добудут тебе твоё счастье, может, ценою своей жизни».

Исполнить завещание латыша удалось не сразу. Над Сибирью властвовал тогда Колчак. Попал Ойуров к красным только в декабре 1919 года, когда в Якутске свергли власть белых. С тех пор в составе революционных войск он прошёл немало дорог.

Как отговаривали его товарищи из Якутска от этой рискованной поездки, но уступили всё же. Он хотел скрытно пробраться в окружённый отряд Строда, передать распоряжение командования, поддержать осаждённых. Под видом возчика ему удалось пробраться в Сасыл Сысы, и, может, всё получилось бы, но его послали в лазарет доставить раненого офицера, а там случилась неожиданная встреча с поповной. К несчастью, та узнала его, хоть он сделал всё, чтобы изменить свою внешность.

По привычке Ойуров опустил руку в карман за трубкой, но обнаружил вместо неё кусок лепёшки. Трубку отняли у него при обыске.

Подошёл, кажется, твой чёрный час, Ойуров. Сомнительно, что ты вырвешься из лап этих оголтелых бандитов. Но что твоя жизнь? Хоть трижды умри, но сделай так, чтобы Чычахов остался вне подозрений, если ты не предотвратишь опасность его разоблачения, то грош тебе цена, это будет равносильно предательству. Пораскинь-ка умом, Ойуров, не отыщется ли какая лазейка, не появится ли хоть малый из малых шанс выбраться из этой западни. Эх, если бы Томмот признал тебя там, на дороге, расстреляли бы тебя, Ойуров, и на том бы ниточка оборвалась… Завтра в Амге Валерий Аргылов увидит тебя, и конец… Провал задания, смерть этого парнишки будут на твоей совести, Ойуров. Нет, Валерий ни за что не должен видеть тебя: ни живого, ни мёртвого.