Софрон Данилов - Красавица Амга

— Бейте по знамени! — Артемьев суетно забегал вдоль цепи. — Сбейте знамя!

Он выхватил у кого-то винтовку и, целясь в древко, выпустил всю обойму. Знамя реяло над баррикадами. Артемьев в ярости швырнул винтовку за бруствер.

— Чычахов! Слышишь, нет?

Валерий оттащил Томмота в прикрытие, за толстую лиственницу, и только тут Томмот услышал, как мёрзлые лиственницы зашелушились под пулями, роняя щепу. Довольно долго стояли они здесь, под прикрытием дерева. А из маленького аласа тем временем с градом пуль под переливы гармошки неслась песня:

— Пусть сегодня поют! Завтра они захлебнутся в собственной крови! Завтра они поползут к нашим ногам, моля о пощаде! — Отойдя сюда же, за укрытие, Артемьев вытер шапкой разгорячённое лицо и вдруг уставился на Томмота: — Ты чему улыбаешься, нохо?

Томмот и вправду улыбался — ах, какой растяпа! Сообразив, что убрать улыбку уже поздно, он решил доиграть роль простачка. Продолжая улыбаться, он сказал Артемьеву:

— Сомнительно! Сомнительно, говорю, что поползут к ногам… Если до сих пор не взяли, то как взять теперь? Разве что пушкой…

Ошарашенный этой наглостью, Артемьев стал поочерёдно глядеть то на Валерия, то на Томмота.

— Он что у тебя — идиот? — спросил он Валерия. — Или вправду чекист?

— Чычахов — смелый парень, — вступился за Томмота Валерий.

Артемьев вышел из-за дерева.

— Если ты так храбр, то поди-ка вон принеси! — Артемьев показал рукой на винтовку, выкинутую им за бруствер. Винтовка, соскользнув со склона, остановилась где-то посредине.

Томмот прикусил губу. Отказаться было, конечно, нельзя — у этого зверя рука не дрогнет выстрелить, тем более смелые только на словах — кому они нужны? Завоевать же расположение Артемьева было необходимо. В задачу Томмота входило находиться среди белых до самого конца: если они ударятся в бега из Якутии, с ними должен был бежать и Томмот…

Томмот перегнулся через вал и глянул вниз. Винтовка чернела на снегу, шагах в двадцати. Он решился. И как только решился он, передав свою винтовку Валерию, сразу же вдруг уверовал всем существом, что останется невредим, ибо не может быть, чтобы его поразили пули своих!

Томмот подошёл к краю взлобья и, сильно оттолкнувшись ногами, опрометью кинулся вниз по склону, не сводя глаз с винтовки. Едва он упал возле неё лицом вниз, как пули вспенили снег вокруг него. Чычахов схватил винтовку, обернулся назад, примериваясь, и быстро, как выстреленная стрела, вымахнул наверх.

— Держите своё сокровище! — тяжело дыша, он протянул винтовку Артемьеву. — Но не думайте, что я испугался вашего гнева. Больше таких приказов я выполнять не стану.

Подбежал молодой русский офицер.

— Брат Артемьев, вас вызывает генерал Вишневский!

— Иду.

Офицер убежал обратно.

— Где нам тебя ждать? — спросил Валерий.

— Пусть ждёт генерал! — ответил Артемьев. — Отойдёмте-ка вот туда.

За надёжным прикрытием толстых деревьев, куда они отошли шагов на десять, Артемьев кивнул в сторону Томмота:

— Действительно, отчаянный. Но оставим это. Разговор о другом. Каюк ему…

— Кому? — удивился Валерий.

— Конец Пепеляеву, говорю! Проиграл он, выдохся. Сил на Якутск у него уже нет.

— Как это?..

— Лучшая часть дружины истреблена здесь, в Сасыл Сысы. Если бы в своё время он послушался моего совета… Не послушался! Хвастал, что управится тут за день-два. Показали ему красные, почём дюжина гребешков!

— Так Ракитин же в Чурапче!

— Не болтай глупостей! В Чурапче сидит Курашов. И скорей его пушки разнесут самого Пепеляева.

— Ах, какая беда!

— Да, рухнула ещё одна надежда. Не без твоей помощи, кстати сказать…

— При чем тут я? — удивился и струхнул Валерий.

— Да при плане этом! План красных, твои ценные сведения…

— Я же выполнял задание! По твоему же совету!

— Ладно, счёты сводить уже поздно! Слушай, что скажу. Красные — не дураки, скоро подойдут сюда. А нам придётся по собственным следам уходить на восток. Пепеляев с людьми своими, конечно, подастся к иностранцам, а мы останемся в родном краю. Но не думай, что на этом борьба закончится! А пока найдём ухоронку у охотских тунгусов. Чтобы поднять новый мятеж, потребуется много денег и прочего. Отсюда следует, что все богачи, вроде отца твоего, должны уйти и увезти с собой всё что можно. Тут или расстреляют, или разденут до ниточки.

— Понял…

— Ещё вот что. Люди Пепеляева, перед тем как податься назад, примутся грабить направо и налево, не посмотрят, кто свой, кто чужой. От моего имени передай зажиточным: пусть торопятся. Надо им подняться в дорогу в эти дни, не позже. Предупреди: кто станет увиливать да выгадывать — будет иметь дело со мной. Всё!

— Уж больно неожиданно это! Может, твои пророчества преждевременны? У генерала достаточно сил…

— Нет! Надо смотреть правде в глаза, на то и война! Собирайся и ты. Прибудем в Нелькан, парня своего отдашь мне! Сделаю своим адъютантом…

Резко повернувшись, Артемьев быстро зашагал прочь. Аргылов, проводив его взглядом, подозвал Томмота, и они пошли к своим коням.

— Случилось что-нибудь? — догадался Томмот.

— Ничего! — отмахнулся Валерий.

— Поедем куда?

— К моим старикам.

— Мне бы заехать в Абагу, — уловив его настроение, быстро сообразил Томмот.

— С чего бы это?

— Говорил тебе, шарф оставил…

— Спятил ты, что ли, Чычахов? А ладно, поезжай да обернись побыстрей!

Весть, принесённая сыном, оглушила старика Аргылова. Он догадывался, что у белых дела обстоят не самым лучшим образом, но никак не предполагал, что настолько уж плохо. Вроде и потери незаметные, и боёв крупных не слыхать, а вот-таки выдохся генерал. Разные люди и рассказывают по-разному, но доверять россказням — что совсем не знать; могут пять превратить в десять, а десять переделать в сто. Если судить по войскам, что день и ночь толкутся по дорогам, людей у белых должно остаться ещё предостаточно. Почему бы им с этими силами не собраться и не ударить по Якутску? И подвод и коней, должно быть, собрано достаточно — спасу нет, сколько сил потрачено на это, сколько злобы накопилось из-за этих коней да подвод! Однако Михась Артемьев — светлая голова, слов на ветер не бросает. Уж, наверное, он-то не меньше нашего жаждет сжить со света красных этих, но если не получается — что же делать? А как надеялись на этого Пепеляева! Не знает старик Аргылов, как другие, но сам-то он вполне уверовал в его силу! И вот всё насмарку! Неужели настали дни, когда всем его мечтам суждено развеяться в дым? Ох, беда-то какая! А может, Михась Артемьев всё это наговорил сгоряча, с досады и горечи? Едва ли, однако, такие слова и сгоряча не бросают! Ах, горе! Камня на камне не оставить бы от этой проклятой страны, где все устроено так несуразно!