Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

В истории каждой великой страны, каждого великого народа есть страницы жестокие, беспощадные, а то и просто кровавые, и это — неизбежно!

Черчилль вспомнил, как несколько лет назад случайно оказался за столом с каким-то американцем, который постоянно подшучивал над британскими традициями, начиная с пятичасового чая и заканчивая часовыми возле Букингемского дворца.

— Мне всегда было интересно, кто мог бы опасаться этих увальней в дурацких медвежьих шапках? — нарочито громко спросил американец, глядя на Черчилля, до этого молчавшего.

Черчилль точно так же нарочито громко закряхтел, очищая горло, а потом ответил в мигом наступившей абсолютной тишине:

— Американцы должны ежедневно славить тех парламентских идиотов, которые в свое время совершили дурацкую ошибку и не послали этих самых шотландцев, чтобы разогнать шайку клятвопреступников в Новой Англии. Достаточно было одного взвода таких отличных стрелков, и мир дышал бы спокойно. А сегодня, напротив, мир не может чувствовать себя спокойно, пока потомки этих клятвопреступников, а то и просто преступников, кричат на весь мир о своем величии.

Американец побагровел и, приподнявшись, заговорил угрожающим тоном:

— Мистер Черчилль, вы плохо знакомы с историей, и…

Черчилль отчеканил, перебивая:

— Вы вовсе ни с чем не знакомы, мистер из-за океана, иначе не проявляли бы такого неуважения к хозяевам дома, куда вас пригласили.

Потом посмотрел на хозяйку дома: он знал, как, впрочем, и все остальные, что именно она властвует в семье, заставляя своего мужа совершать порой нелепые поступки.

— Впрочем, всем нам приходится отвечать за свои глупости, независимо гость ты или хозяин дома.

После обеда с удовольствием отметил, что с американцем почти никто не разговаривает.

Урок тебе, жалкий фигляр!

Вспомнив это, Черчилль усмехнулся, довольный собой, и вновь мысленно вернулся к Сталину.

Надо признать, что, заключив договор с Гитлером в 1939 году, Сталин утер нос многим, надеявшимся, что два диктатора не смогут договориться. Пусть договор был нарушен, но Сталин, безусловно, получил два бонуса в этой игре.

Во-первых, если Гитлер не выиграет войну и ему придется заключать мирный договор, то на руках у Сталина будет козырная карта: «Вы напали, вы нарушили — вам и нести потери!»

И мир, как бы он ни относился к Сталину, будет вынужден его поддержать хотя бы на словах, ибо отказ от правил — даже однократный — грозит серьезными последствиями.

Во-вторых, Сталин смог в 1939 году получить то, что русским было обещано еще в 1919-м, когда провел свою знаменитую линию лорд Керзон, и то, что было захвачено поляками вопреки решению, принятому теми, кто значил больше них, — Британией в первую очередь!

Спустя двадцать лет Сталин вернул Западную Белоруссию и Западную Украину!

«Что бы ни говорили о Керзоне, он был человеком глубочайшего ума», — подумал Черчилль. Керзон прекрасно понимал, что управлять этими «народами окраин» можно лишь при условии устранения крупных проблем между ними, оставляя мелкие. Мелкие проблемы можно решать годами, играя роль арбитра, который только сам знает правила игры, ибо он сам их и придумывает, и меняет, не всегда снисходя до пояснений!

Крупные же проблемы рано или поздно приводят к тому, что их начинают решать все более варварскими способами, и тогда арбитраж уже не нужен. Тогда все оказываются на грани войны.

Керзон это понимал, но что он мог! Ум в окружении бездарей теряет свое значение, и, когда лорд Керзон отошел от дел, эти близорукие тупицы пошли следом за болтунами-французами и решили, что надо усилить Польшу, которая станет бороться с большевизмом в знак благодарности за части Белоруссии и Украины, захваченные ею при их поддержке.

Да, конечно, поляки боролись с большевизмом, понимал Черчилль, но, положа руку на сердце, кто мог бы точно ответить: они сражались с большевиками, которые взяли власть в России, или с русскими, с которыми боролись веками?!

Черчилль усмехнулся: в оплату этой «борьбы» поляки требовали таких денег, такой поддержки, которая со временем стала проблемой даже для Франции. И — кто знает! — возможно, именно это оставило Польшу в одиночестве, когда ей понадобилась хоть чья-то поддержка.

Любая историческая ошибка, подумал Черчилль, нуждается в анализе и выводах. Он вспомнил слова Марка Твена: «Единственный урок, который мы извлекаем из истории, — это то, что мы из истории не извлекаем никаких уроков» и подумал, что остроумие порой бывает опаснее глупости, ибо глупость сама себя обнажает, а остроумие пользуется смехом как маскировкой.

Что же касается уроков, извлекаемых из истории, то каждый это делает по мере своего понимания и ощущаемых потребностей.

Вот и сейчас на смену мысли о том, как Сталин воспользовался ситуацией и получил половину Польши, пришла мысль о том, как это можно использовать в дальнейшем.

Понятно, что теперь русские ни клочка полученных земель не отдадут просто так. И если бы Черчилль был обыкновенным человеком, он бы задумался: стоит ли держать у себя всю эту вечно ноющую толпу под названием «польское правительство в изгнании»?

Однако ум великого политика работает иначе, нежели ум простых людей. Если заранее известно, что Сталин не будет на что-то соглашаться, значит, надо уже сейчас готовиться к борьбе за то, чтобы это отобрать. Отобрать, понимал Черчилль, не получится, зато удастся отвлечь его внимание и ухватить что-то гораздо более важное, чем судьба Польши.

Следовательно, стал он подходить к выводам, это самое «правительство в изгнании» надо выставлять таким образом, будто сам-то Черчилль только с ним и считает возможным обсуждать все, что касается послевоенного будущего. Сейчас русские заняты тем, что собирают тех поляков, которые попали к ним в сентябре тридцать девятого и в последующие недели, когда Красная армия входила на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины.

Конечно, было бы замечательно, если бы можно было из числа этих поляков сформировать несколько батальонов и отправить их на фронт, но Сталин на это не пойдет.

За несколько недель интенсивного обмена посланиями с большевистским лидером Черчилль, может быть впервые в жизни, почувствовал, что перед ним противник, ни в чем ему не уступающий, умеющий вести диалог на равных, не представляющий, как можно принять условия, не несущие выгоды его Отечеству!

Иногда премьер-министру было досадно, что они со Сталиным всегда будут оставаться врагами, — такой человек даже возражениями способен был служить достижению общей цели!

И тем не менее все это следует решительно отбросить для того, чтобы из нынешнего трудного положения русских каждый раз при возможности что-то извлекать.