Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Родители и гость, зная, что свидание продлится недолго, а в следующий раз им, быть может, уже и не суждено увидеться, провели в воспоминаниях и разговорах два дня и ночь, которые гость был у них. Стась же, как старший брат, все это время играл с сестрами, давая возможность взрослым насладиться общением, поэтому с гостем он беседовал совсем недолго, успев произнести несколько фраз о своих занятиях и планах на будущее.

Прощаясь, гость обнял юношу за плечи, посмотрел ему в глаза и сказал:

— Ты очень умный и добрый мальчик! Мне было очень приятно познакомиться с тобой. Я рад, что у тебя в жизни есть мечты. Но пожелаю я тебе только одного: найди себе цель, и твоя жизнь станет полезной для людей!

Мама заступилась за сына:

— Ему еще рано об этом думать!

Гость помолчал, а потом, взяв Стася за подбородок и глядя ему прямо в глаза, отчеканил:

— Пока Польша не свободна, никому не рано думать об этом! Помни об этом!

Стась запомнил его слова и, что было странным и для него самого, не спешил обсуждать это с отцом. Лишь через несколько недель он впервые задал отцу свой первый вопрос: «Что нужно делать для Польши?»

И вот теперь старый друг отца и маменьки, человек, много лет просидевший в тюрьме из-за своей любви к родине, сам пришел к нему. Случайно ли это?

Все стало ясно, едва Стась вернулся в комнату.

Едва он вознамерился варить кофе, как гость поднялся:

— Не пускай мне пыль в глаза, милый мальчик! Неужели ты думаешь, что я пришел с утра, чтобы объедать тебя? А поворотись-ка, хлопец, — с улыбкой обратился он к Стасю. — Помнишь, откуда это?

Стась кивнул:

— Только, у Гоголя, мне кажется, не «хлопец», а «сынку», господин Вихура.

Гость посерьезнел:

— К сожалению, ты не сын мне, а детей у меня и вовсе нет.

И без всякого перехода сообщил:

— Мы идем завтракать.

В ресторане, куда они вошли, за столиком в углу сидела компания из четырех человек, да за соседним столом еще пятеро. Они завтракали и шумно что-то обсуждали. Среди них Стась увидел и Пилсудского, который был центром этой компании.

— Присядь, мой мальчик, и сделай заказ, — попросил Вихура. — У меня есть небольшой разговор.

Он сделал несколько шагов в направлении компании, а потом, остановившись, кивнул головой куда-то в сторону.

Пилсудский тотчас встал и подошел туда, где его ждал Вихура.

Их разговор продолжался несколько секунд. Точнее, говорил Вихура, а Пилсудский поначалу сказал несколько слов, а потом только кивал и в конце разговора приложил руку к груди.

После этого Вихура жестом подозвал Стася.

— Дзюк, позволь представить тебе моего давнего знакомого, сына настоящих патриотов, которые и вдали от родины любят ее и мечтают о ее свободе.

Пилсудский, хоть и был в цивильном платье, щелкнул каблуками:

— Пилсудский Юзеф, рад знакомству.

И, услышав в ответ имя Стася, повел рукой в сторону столов, занятых молчавшей все это время компанией:

— Просим к нашему столу, друзья!

Вихура мягко положил руку на плечо Пилсудского:

— Юзеф, я не видел этого юношу много лет, прибежал к нему рано утром, чтобы расспросить о жизни моих старых товарищей по борьбе! Ты ведь понимаешь, что сейчас ни о чем ином я и думать не могу!

Пилсудский кивнул:

— Вас, Шибкий, я считаю своим учителем, и ваша рекомендация для меня — свидетельство высшего доверия.

На следующий день, встретившись со Стасем, Пилсудский сразу взял быка за рога:

— Что вы имели в виду, говоря о неких обстоятельствах, которые я упускаю?

— Полагаю, вы… — начал Стась, но Пилсудский перебил:

— Давай говорить друг другу «ты». Все-таки мне тебя рекомендовал сам Шибкий! Рассказывай!

Именно Станислав Круликовский в разговорах с Пилсудским впервые высказал идею, легшую в основу нового общества, созданного польскими эмигрантами, боровшимися с Россией, — общества «Прометей».

Вернувшийся в Россию Стась стал той осью, вокруг которой завертелась работа. Наконец-то он смог заняться тем, что считал главным, тем, что так удивило Пилсудского. Стась Круликовский сумел убедить Дзюка, что союзниками поляков в борьбе против русских могут стать не только украинцы и белорусы, но и народы Кавказа, и те, кто живет в Туркестане.

Пилсудский до конца дней своих был уверен, что именно «Прометей» стал той силой, которая помогла ему одолеть Россию, а Стась — именно тот человек, который породил эту организацию.

Черчилль долгое время считал, что польское эмигрантское правительство — это не очень тяжелая ноша, которую Британия должна нести, чтобы выложить на стол, когда начнутся долгие споры о послевоенном устройстве мира. Уже в сентябре тридцать девятого, едва узнав о том, что коммунисты двинули свою армию навстречу Гитлеру, занимая часть Польши, Черчилль, в ту пору первый лорд Адмиралтейства, решил про себя, что это значительно ослабит позиции Сталина на послевоенных переговорах. Конечно, если большевики вообще останутся на этом свете как элемент бытия. Поэтому он и продолжал терпеть поляков, которые только и делали, что грызлись между собой. Как-никак валет для будущего всемирного покера.

После того как Гитлер напал-таки на Сталина, Черчилль подумал, что значимость этой карты возросла: теперь можно будет ставить условием сотрудничества со Сталиным и изменение его политики в отношении эмигрантского правительства — и настоял на том, чтобы поляки задвинули в сторону свой гонор и подписали с большевиками хотя бы соглашение о восстановлении дипломатических отношений.

Покерный валет стал дамой.

И уж совсем высоко поднялась ценность этой карты, когда в декабре сорок первого в войну вступили американцы, которые до этого всячески отгораживались от сотрудничества, надеясь отсидеться за океаном.

Еще раньше, когда Черчилль добился-таки от Рузвельта подписания Атлантической хартии, он узнал (кстати, довольно неожиданно), что польская диаспора в США весьма влиятельна на разных уровнях, и отметил где-то в подсознании, что такое нельзя упускать из вида в будущем.

Теперь же, когда Рузвельт стал самым настоящим «собратом по борьбе», ему нужна была поддержка самых разных сил, и американские поляки вполне могли сыграть важную роль, и пренебрегать этим, откладывать это в дальний ящик никак не следовало.

Теперь, считал Черчилль, пришло время воспользоваться им и «Прометеем» на благо Англии и пригласил Круликовского в свой дом в Чартвелле, уверенный, что тот должным образом оценит ту честь, которая ему оказана…

Обеденную беседу вел хозяин, который, впрочем, говорил о живописи, о природе и местных достопримечательностях, а после обеда пригласил Круликовского обозреть окрестности, и только после часовой прогулки, решив, что пожилой поляк утомился и неспособен хитрить, Черчилль приступил к главному.