Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

Занятия на развалинах прошли не удачно. Стены обледенели, и снайпер Петров, который поступил к нам во взвод в ноябре сорок четвёртого года, поскользнулся и свалился с высоты. Петров сломал себе ногу, охал от боли и досадовал, что не сможет воевать в Кёнигсберге. За последние месяцы он стал опытным и метким стрелком. Его на носилках отнесли в медсанчасть, а потом отправили в госпиталь. Вечером я доложил о случившемся командиру полка Устинову. Он спокойно сказал мне, что и на ученьях бывают потери. Это нормально. Я про себя подумал: «Возможно, парень останется жив, если не примет участие в штурме Кёнигсберга».

––

Штурм назначили на шестое апреля. Об этих боях у меня остались самые тяжёлые воспоминания. Потом казалось, что до штурма Кёнигсберга я по-настоящему и не воевал. Пятого числа ученья прекратили, командование позволило личному составу дивизий, которые будут в первом эшелоне, отдохнуть. Командирам приказали провести в подразделениях митинги, партийные и комсомольские собрания. Погода в этот день разгулялась, земля содрогалась от бомбардировок Кёнигсберга. Последние дни советские самолёты часто бомбили противника, пользуясь хорошей погодой. Это усиливало надежду, что мы победим. Наша авиация имела значительные преимущества перед фашистской авиацией.

Вначале провели митинг всего полка, прямо на улице. Перед строем выступил майор Устинов, рассказал о задачах, и о положении на всех фронтах. Когда он сообщил, что советские войска приблизились к Берлину, то все солдаты бурно ликовали. После митинга разошлись по своим подразделениям. На ужин выдали по двести граммов водки, для успокоения нервов и улучшения сна перед боем. На мой взвод водку получал я сам, и принёс её в канистре в дом, где мы жили. За Петрова мне тоже удалось получить лишнюю порцию, потому что он ещё числился в списке. Ребятам я решил про водку не говорить, чтобы раньше времени не просили. Убрал канистру в укромное место.

Настроение у большинства солдат было приподнятое, но некоторые наоборот грустили. Всё же, не на парад пойдём, а в бой, в самое пекло. После обеда комсорг, рядовой Караваев, предложил провести открытое комсомольское собрание. Я поддержал его. Во взводе было шестнадцать комсомольцев и два коммуниста – это я и сержант Салов.

Я попросил слова и зачитал «Обращение к войскам от военных советов третьего Белорусского фронта и 11-й гвардейской армии». В нём говорилось:

«Боевые друзья, гвардейцы! На штурм Кёнигсберга! Во имя полной победы над врагом. Родина приказывает нам разрубить последний укреплённый узел Восточной Пруссии, сокрушить крепость Кёнигсберг и завершить разгром восточнопрусской группировки гитлеровских войск. Стремительно штурмуйте и разбивайте укрепления врага. Смело врывайтесь на улицы города и всеми средствами громите вражеские опорные пункты, ломайте сопротивление противника. Славные воины штурмовых отрядов и групп, бесстрашно штурмуйте город Кёнигсберг, дерзко блокируйте вражеские форты, доты, разбивайте его бастионы. Настойчиво ведите бой за каждый дом, очищайте квартал за кварталом, очищайте весь город, беспощадно уничтожайте проклятых фашистов до полного их истребления».

Солдаты бурно обсуждали предстоящий штурм города-крепости. Каждый старался подбодрить товарищей и себя тоже. Комсорг дал слово, что не пожалеет жизни и первым пойдёт в атаку. Мишка по прозвищу «Студент» вдруг закрыл лицо рукавом гимнастёрки и вышел из комнаты. Несколько человек, пошли за ним, начали его спрашивать:

– Что с тобой? Ты не заболел? Но он стал всхлипывать, распустил сопли. Его привели обратно на собрание, и комсорг пристыдил его:

– Ты же комсомолец, постеснялся бы рядовых солдат!

– А комсомольцы разве офицеры? – с иронией подметил Санька. Сам он не был комсомольцем.

Его шутка всех развеселила. А я вступился за Михаила, охарактеризовал его, как храброго солдата, и сказал, что нервный срыв может случиться с каждым. После этого он начал успокаиваться. Тут я вспомнил, что вечером придут почтальоны, и сообщил об этом ребятам. Они засуетились, начали писать домой письма. Мишка подошёл ко мне и попросил:

– Николай, помоги мне написать письмо девушке, я видел, как ты пишешь. У тебя красивый почерк.

– Мне тоже надо домой письмо написать. Пиши сам. Ведь ты грамотный студент, – отказался я.

– Какой студент? Это Санька меня так прозвал, но я на него не обижаюсь. У меня всего пять классов образования. Да и в школу я ходил не часто, до неё надо было идти от нашей деревни восемь вёрст. Отец инвалид, без ноги, мне приходилось помогать матери управляться со скотиной. Какая уж тут учёба.

– Нет, всё равно пиши сам.

Но Мишка не унимался:

– С этой девушкой я не знаком, и хочется не разочаровать её. Помнишь, в декабре нам выдавали шерстяные носки? Так вот, в носках я и нашёл от неё письмо. Вот, почитай, – протянул он мне помятый листок бумаги с линейками, видимо, из ученической тетради. Я взял листок, стал читать. Красивым, ровным почерком было написано следующее:

«Уважаемый военный! Пишет вам Мария Голованова из города Грязовца, Вологодской области. Я учусь в десятом классе, мне 17 лет. Эти носки я вязала сама по призыву нашей городской комсомольской организации. Специально купила овечью шерсть на рынке. Если вы молодой и храбрый боец, то напишите мне письмо. Я буду очень рада. Воюйте хорошо и оставайтесь живым!» Далее был написан подробный обратный адрес.

– Что же ты ей сразу не ответил? Носки то уж, наверное, давно износил.

– Да всё сомневался. Думал, убьют меня. Зачем зря девчонку тревожить.

– А из-за чего сегодня нюни распустил?

– Жалко мне себя стало, да так, что мочи нет. Ведь я ещё не целованный. Умру, так и не узнаю женской ласки, – последние слова Мишка произнёс со слезами на глазах. Его нижняя губа задрожала, и он еле сдерживался, чтобы вновь не разрыдаться.

– Да ты не один такой. Нас много не целованных, – пытался я его поддержать. – Ладно, давай напишу письмо. Диктуй.

Вместе мы придумывали текст, несколько раз переписывали заново. Хотелось написать много, но побоялись, что цензура не пропустит.

«Здравствуй, уважаемая Машенька! (С таких ласковых слов мы решили начать наше творение). Пишет тебе снайпер с 3-го Белорусского фронта Скворцов Михаил. Большое тебе спасибо за носки, они очень мне пригодились. В январе и феврале погода здесь была морозной и ветреной, но тёплая одежда, сшитая заботливыми руками наших женщин, согревала меня и всех солдат. Твои шерстяные носки меня тоже хорошо согревали, когда я часами лежал на снегу в засаде, выслеживал врага и меткими выстрелами уничтожал его. Все эти месяцы я помнил о тебе, и представлял тебя стройной, красивой девушкой с доброй душой. Если останусь в живых, то после войны обязательно постараюсь увидеться с тобой. Мне 20 лет, я тоже комсомолец. До войны работал в колхозе, помогал родителям в домашнем хозяйстве. Гулять было некогда, и любимой девушкой не обзавёлся. Сразу не смог тебе написать, потому, что не было времени для писем. Наша дивизия стремительно наступала. Сегодня мы отдыхаем, а завтра снова в бой. Буду рад, если напишешь ответ. Как твои дела в школе? Какие планы на будущее? Желаю тебе, Машенька, успехов в учёбе и крепкого здоровья!