Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

С уважением, красноармеец Скворцов Михаил».

В конце Мишка указал свой домашний адрес и номер полевой почты. В конверт письмо запечатывать не требовалось, обычно, его складывали в треугольник, текстом вовнутрь, а военный почтальон ставил свой штамп рядом с обратным адресом.

На Мишкино письмо я потратил много времени и своё письмо домой писал второпях, чтобы успеть до ужина. Ещё хотел написать письмо Марте, но сомневался, работает ли на этой территории почта, и не знал, как отреагирует наша цензура. Поэтому писать не стал.

Ужин принесли дежурные. В термосах было картофельное пюре и селёдка. Вместо чая полковые повара приготовили компот из сухофруктов. Ужин получился праздничный, с выпивкой.

Посреди большой комнаты у нас стоял длинный стол, который ребята сами смастерили, чтобы на нём мог обедать весь взвод. С болью в душе я вспоминаю этот вечер. В тёплой компании произносились тосты и велись задушевные разговоры. Мы понимали, что многие из нас скоро погибнут, но старались об этом не думать.

Когда я принёс к столу термос с водкой, ребята радостно загалдели.

– Хороший праздник нам командование устроило! – потирая руки, произнёс сержант Салов. – Я давно хочу выпить, аж душа горит…

– Сколько грамм на человека нам выдали? – спросил меня Гришка.

– Как всегда по двести, – ответил я.

Обычно, пищу по котелкам из термоса, раздавал Салов. И в этот раз традиция соблюдалась. Водку же делить доверили мне.

Перед выпивкой я попросил слова, и произнёс тост, который давно держал в голове.

«Товарищи! – Начал я. – Предлагаю выпить за наш успех в штурме Кёнигсберга. Эта водка чиста, как слеза божьей матери, крепка, как Советская власть. Смерть фашистам!»

– Очень хороший тост, – похвалили меня ребята. – Ты просто как поэт.

– Тост не я придумал, слышал в других подразделениях…

Водку договорились выпивать не сразу, а растянуть на весь вечер. Следующий тост произнёс Салов. Он предложил выпить за погибших снайперов и перечислил большой список. Не забыл назвать фамилии Родиона и Чучи. Спать легли поздно, когда к нам на свет зашёл офицер и дал команду «отбой».

Шестого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, рано утром, начался штурм Кёнигсберга. Пятую гвардейскую стрелковую дивизию перебросили ближе к передовой. Мы прошли вдоль железной дороги и заняли готовые траншеи. Впереди нас, передний край, держала двадцать шестая дивизия. Железная дорога, возле которой мы находились, проходила в Кёнигсберг мимо форта № 10. Наша артиллерия вела непрерывный обстрел, дальних и ближних позиций противника. Тишины ожидать не приходилось, наоборот, грохот нарастал с каждой минутой.

Только мы расположились в траншеях, как земля содрогнулась от мощного взрыва, выделявшегося в общей канонаде. Это стреляла в десятый форт с насыпи железной дороги пушка «Дора». Как потом рассказывали, у немцев от этого взрыва, пошла кровь из носа и ушей. Они сразу выбросили из бойницы белый флаг и сдались в плен. Около трёхсот солдат и офицеров вышли из форта, еле волоча ноги. Они с покорностью шли, построившись в колонну, и бросали в кучу своё оружие. Но, как выяснилось, сдались не все, около ста немецких солдат, находившихся в задней казарме десятого форта, не пострадали от взрыва и стали оказывать сопротивление.

Мощная артиллерийская обработка передовых немецких траншей, по всему фронту, длилась четыре часа. Не захваченный полностью десятый форт блокировали, и 26-я дивизия продвинулись на километр вперёд, преодолевая упорное сопротивление врага, окопавшегося на поле перед городом. Нашу дивизию держали пока в резерве.

Левее позиции 26-й дивизии стояли одноэтажные дома пригорода, а впереди раскинулось большое поле, за которым начинался другой пригородный посёлок Кёнигсберга.

Местность, в районе боевых действий, представляла собой равнину, с небольшими пологими возвышенностями. Ещё кругом лежал снег, но уже проглядывали кое-где проталины, а ближе к городу снег был серым от копоти. Из-за не прекращавшихся пожаров, дым клубился над городом и пугал наступавших своей зловещей чернотой. Солдаты в наших траншеях с мрачными лицами, смотрели на далёкие взрывы, и никто не разговаривал, все молчали. Каждый о чём-то думал.

Я смотрел в бинокль, и, когда артиллерия прекратила огонь, то увидел, как из-за домов посёлка, выскочили немецкие танки, а за ними бежали плотные цепи солдат. Их тёмные фигурки хорошо видны на фоне снега. Они сгруппировались и, прячась за танки, продолжали наступать, не смотря на сильный огонь 26-й дивизии.

Вдруг в небе с шумом, над нашими головами, промчались молнии. Это летели снаряды «Катюш». Они падали на то поле, где шли в контратаку немцы. Когда взрывы прекратились, то все увидели чёрное поле. Снег растаял, и от немцев ничего не осталось, даже танки исчезли.

Нам выдали заранее водку, и теперь разрешили выпить перед наступлением. Каждый пил из своей фляжки и закусывал мясными консервами. Утром выдавали паёк, рассчитанный на двое суток, и теперь, солдаты ели досыта, стараясь не оставлять на обед и ужин, потому что не было уверенности, что удастся дожить даже до ужина, тем более до завтра. Предчувствия у многих солдат были не напрасны. Когда наша дивизия пошла в атаку, то нам в спину стали бить пулемёты и миномёты немцев из десятого форта, спереди и с флангов тоже нас интенсивно обстреливали. Бежать по полю под пулями и взрывами мин, было очень страшно. Каждую минуту падали товарищи, кричали раненые. Впереди виднелись какие-то производственные здания. Голова кружилась от водки и от страха. Я даже забыл, что там, куда мы бежали, находилось железнодорожное депо, в котором ремонтировали паровозы. Места предстоящих боёв я хорошо представлял, изучая макет города, однако теперь всё было, как в тумане. Мне казалось, что я нахожусь в кошмарном сне, и он скоро закончится.

Мы выбежали на поле, по которому недавно били «Катюши». Ноги проваливались по колено, а местами и глубже. Вместо земли там была горячая пыль, в ней попадались куски плавленого металла и человеческие кости. Удивительно, что кости не сгорели. В одном осевшем, на половину расплавленном танке, с залитой металлом башней, я увидел торчащие из люка волосы танкиста. Я подумал, продолжая бежать: «Почему, металл расплавился, а волосы остались?»

Из ближайшего здания начал стрелять в нас пулемёт. Дивизия вынуждена была залечь в пыль, она не защищала от пуль. Пыль забивалась в стволы винтовок и автоматов, затрудняла дыхание, попадала в рот, хрустела на зубах. Снайпера не растерялись и убили пулемётчиков. После этого мы захватили возле железной дороги несколько зданий, и траншеи вокруг них. Немцы отступили за вагоны эшелонов, стоявших на нескольких железнодорожных путях, параллельно друг другу. Наша дивизия заметно уменьшилась. Позади, на поле, осталось более тысячи убитых и раненых советских солдат. Такое количество убитых я видел второй раз. Почти столько же погибло, когда генерал Галицкий вёл нас в атаку на хутор прошлой осенью.