Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

– Где прячете оружие? – спросил немцев капитан Борисов, командир третьего батальона. Он был ранен в руку, и его перевязывали товарищи. Я перевёл немцам вопрос. Они с серьёзным видом начали отрицать, что не стреляли, и оружия в доме нет.

Капитан приказал солдатам обыскать дом. Долго искать не пришлось, оружие и гимнастёрки нашли, где попало и даже в постели под одеялом. Среди карабинов был фаустпатрон. Из-за ранения капитан плохо себя чувствовал, он взял с собой немцев, их было человек восемь, двоих красноармейцев, и пошёл в тыл, чтобы самому обратиться в санчасть, и заодно сдать немцев в плен. Фаустпатрон велел немцам взять с собой. Основная группа шла впереди, а капитан и два красноармейца шли сзади. Только они отошли от дома, как немец, нёсший фаустпатрон, споткнулся и упал. Фаустпатрон взорвался. Двоих немцев разорвало на куски, остальные получили ранения, а капитана и красноармейцев, осколки не задели. Всё это произошло на моих глазах.

К нашему отряду в поддержку прибыли два самоходных орудия и танк. Дальше посредине улицы торчали бетонные надолбы, врытые в землю, и мешали технике проехать. Сапёры заминировали надолбы и взорвали.

Здания в центре посёлка были кирпичные, двух-трёх этажные. Каждый дом представлял собой крепость, окна заложены кирпичом, из окон-бойниц стреляли противотанковые пушки, строчили пулемёты. Много хлопот доставляли вражеские снайпера. Чтобы продвинуться вперёд, самоходные артиллерийские установки издалека уничтожали спрятанные в домах пушки гитлеровцев. Наши самолёты, воспользовались лётной погодой, тоже выискивали, как ястребы, добычу.

Когда артиллерия противника уничтожена, вдоль стен домов проходят бойцы и снайпера, внимательно всматриваясь в противоположные здания, чтобы вовремя засечь вражескую засаду. Вместе с ними идут сапёры, они расчищают дорогу для техники, от мин и заграждений.

Я шёл вместе с пехотинцами вдоль стены кирпичного дома и наблюдал за противоположным кирпичным зданием. В оконном проёме мансарды заметил пулемётчика, устанавливающего ручной пулемёт. Он хотел в нашу группу стрелять, но я опередил его. Вдоль стены противоположного нам дома с солдатами шёл Гриша. Мы с ним работали в паре. Остальные снайперские пары действовали с тыла, издалека выслеживали и уничтожали пулемётчиков и вражеских снайперов. Тактика ведения уличного боя была отрепетирована ещё в марте на учениях.

За нами шли другие группы бойцов. Они входили в дома и вели бой внутри, порой за каждую комнату. Вот из углового здания, расположенного за сто метров от нас, застрочил пулемёт. Пули свистели вокруг и рикошетили от стены. Наш танк сделал несколько выстрелов, и пулемёт замолк.

Из подворотни с противоположной стороны улицы фаустник поджог наш танк. Из него повалил густой дым, а из нижнего люка начали вылезать танкисты. Красноармейцы поймали фаустника, пожилого немца в гражданской одежде, сильно избили, а потом пристрелили. Фаустников наши солдаты ненавидели, они причиняли войскам значительный ущерб.

Уличный бой требовал большого напряжения и внимательности. Следующий дом, вдоль стены которого, следовало пройти, горел. Он был кирпичный, но внутри всё деревянное. Мне на каску сверху, упала горящая головёшка, летели искры и угли.

Город бомбили самолёты, чёрный дым закрыл небо, и стало темно, как ночью, лишь свет от пожаров рассеивал темноту. Этот дым накрыл и Розенау. Большого страха я не ощущал, но нервы были на пределе.

Генерал Галицкий писал в своих воспоминаниях: «Над городом поднялся полуторакилометровый густой столб чёрного дыма и пыли. Это было захватывающее зрелище. Такого мощного удара авиации до этого дня я ещё не видел никогда».

Через несколько часов, наш батальон заменил другой батальон. Пришла снайперская пара, состоящая из Кости Смирнова и Саньки.

– Идите в тыл, – сказал мне Санька. – Теперь наша очередь пробивать оборону Фрицев.

Третий батальон вышел из боя. Центр Кёнигсберга сильно горел, ветер нёс оттуда дым и гарь. Дышать становилось тяжело, хотелось куда-нибудь спрятаться и отдышаться. Мне надо было найти командира полка, чтобы согласовать с ним действия снайперов, и я стал спрашивать встретившихся офицеров, где находится командный пункт. Меня направили в нужную сторону, дали солдата-проводника, но он не сориентировался, вместо подвала, где располагался КП, привёл меня в другой подвал. Там прятались мирные жители, среди которых было большинство детей разных возрастов. Со мной шли несколько командиров подразделений, в том числе старшина из роты сапёров. Это не молодой, крупный мужчина, с рыжеватыми усами. Все мы выглядели ужасно: шинели грязные, местами обгоревшие, лица закоптелые, как у шахтёров. Естественно, что прятавшиеся в подвале люди, испугались нас.

– Сколько же здесь детей! – воскликнул усатый старшина. – Чем дети то провинились перед господом богом? Ведь тут кромешный ад.

Другой офицер зажал нос, и, спускаясь по лестнице, сказал:

– Да в этом подвале газовая камера, они все задохнутся. Углекислый газ тяжелей воздуха, он стелится по земле и опускается в подвал. Надо бы их вывести наверх, хоть там и не свежий воздух, но всё же лучше дышится.

Большинство детей в подвале спали или были без сознания от угара. Взрослые тоже имели бледный и болезненный вид. Они настороженно смотрели на нас, не понимая, о чём мы говорим. Свет от коптилки высвечивал их испуганные лица. Усатый старшина присел на корточки перед детьми, и улыбнулся, сверкнув зубами, как негр. Он протянул руку к маленькой девочке, чтобы погладить её по головке, но мать испуганно отодвинула её. Девочка открыла глаза и сказала: «Папа». У немцев маленькие дети часто родителей зовут, так же как и русские, «мама» и «папа». На старшину это произвело впечатление, на его глазах выступили слёзы

– Она совсем, как моя дочка, – с умилением произнёс он.

Старшина вытер слёзы рукавом шинели, от чего на его лице копоть ещё хуже размазалась.

– Мадам, вы не бойтесь, у меня тоже есть дети, киндеры. Вам надо выходить из подвала.

Я перевёл женщине слова старшины, и та успокоилась. Другие женщины стали повторять друг другу: «У русского солдата есть такая же дочка»

Рядом сидел пожилой немец, с морщинистым лицом, и я попытался объяснить ему, что в подвале скопился угарный газ и надо выйти наверх, однако немец не понимал. Я не знал, как будет по-немецки «угарный газ». В конце концов, немец меня понял, и передал наше предложение всем находившимся в подвале людям, они зашевелились, потихоньку начали подниматься на поверхность. Старшина взял на руки понравившуюся ему девочку, и, целуя её, понёс к выходу. Мать не возражала.

Сделав доброе дело, мы пошли дальше искать нужный нам подвал. Кругом было темно, мои спутники не имели часов и спрашивали друг друга, сколько времени.