Иван Виноградов - Подробности жизни

Стихи — это было что-то новое для Сухаренкова. Они говорили, что не с какими-то там пропойцами он водится, а с культурными людьми, с интеллектуалами, как говорится. Друзья успокоились. А то и вместе смеялись, когда он рассказывал про свои или чужие похождения.

Особенно долго помнили и часто вспоминали они байку о двух тортах.

Собрались как-то новые друзья Сухаренкова на день рождения к своему приятелю. Для начала заглянули в подвальчик, слегка взбодрились, потом купили в кондитерской небольшой тортик за рубль тридцать (на большее или не хватило, или поскупились) и дружно двинули в метро. Сухаренков тоже был пока что с ними, хотя на день рождения поехать не мог. В метро компания шумно, «обалденно галдела», напропалую острила и всем надоела. Когда они вывалились на платформу, даже Сухаренков почувствовал облегчение. Тишина все-таки лучше…

От наступившей перемены очнулась и старушка, мирно дремавшая в уголке возле двери в обнимку с огромным тортом. Очнулась и запричитала: на коленях у нее оказался тот маленький тортик за рубль тридцать, который был у веселой компании. А большого не было. Подменили, бесстыжие, под шумок!

Старушку стали утешать: дескать, что поделаешь, если мы сами такую молодежь воспитали! А кто-то еще пошутил: «Их много, бабуся, им и торт нужен побольше». — «Да не торт у меня там был! — горюет и возмущается старушка. — Это я кота своего покойного за город хоронить везла… Что же они теперь с ним сделают?»

«Ты все-таки спросил бы у своих друзей, как бабусин кот был принят на именинах», — долго приставали к Сухаренкову Виктор и Гринько.

А он хохотал вместе с ними.

По-настоящему все спохватились только тогда, когда Сухаренков попал в больницу. После тщательного обследования дела его оказались еще хуже, чем думали вначале. Обнаружилось повреждение позвоночника. Лечение затянулось. Он выписался только в середине зимы и ходил теперь не только с палкой, но и с жестким поясом штангиста на пояснице. В его походке появилась словно бы какая-то горделивость, почти заносчивость, и можно было, глядя на него, подумать: с чего это мужик так нос задирает? А он просто-напросто не мог теперь ходить по-другому… Горькой была его горделивость…

Да, спохватились друзья, забеспокоились. Что-то и о самих себе попутно подумали, о законах дружбы. Вспомнили прошлое — и ностальгически потянулись к нему. А у него тоже свои законы: не все из прошлого можно вернуть, кое-что оно и при себе оставляет. Вот сошлись они все вместе, в прежнем составе, а прежней легкости и простоты общения уже нет. Сошлись поговорить, а разговор-то и не ладится. Решили побыть вместе, а шли пока что вроде как врозь, каждый сам по себе… В конце концов Виктор не выдержал и спросил напрямую:

— Что это с нами, братцы-кролики?

— Сразу не с той карты пошли — вот что! — снова попенял обидчивый теперь Сухаренков.

Гринько глянул на него исподлобья, чуть бычась, но ничего не сказал, стерпел. Только через минуту, чувствуя, что следующее слово за ним, он проговорил:

— Без стариков остаемся — вот в чем главное!

Его не вполне поняли и подождали разъяснений.

— Раньше мы все в детях значились, — пояснил Гринько, — а ведь уже пора в отцы переходить.

— А что от этого меняется? — спросил Сухаренков.

— То, что не с кем посоветоваться, не на кого надеяться — все на себя брать надо. Сами остаемся за главных.

— Ну, это вам, начальникам, надо понимать, а нам с Виктором одинаково — дети мы или отцы. Знай вкалывай.

— Во-первых, я такой же начальник-станочник, как и ты, — сдержанно разъяснил Гринько. — А во-вторых, всем нам пора взрослеть, чтобы не задерживаться в детском сознании. Посерьезнее жить.

— Все это слова, Петя, а на деле придем мы завтра — и к станку. И, будь добр, сделай свою нормочку, да еще немного сверху — вот и все, что от тебя требуется.

— А то, что твои бывшие дружки вино в цех притащили, — это тебя не касается?

— Ты же знаешь, что я отошел от них.

— А мы тебе поручим вернуться к ним — и отвечать за них!

— Да ты что, спятил? Они же меня снова втянут.

— Тебя-то как раз и не втянут. Посмотрят на твою красивую палку — и все! Самая лучшая агитация.

— Ну, знаешь, это уже запрещенный прием!

— Ничего не запрещенный! — не отступал особенно настырный сегодня Гринько. — Они должны увидеть и осознать, что человек платит за водку дважды: первый раз деньгами, второй — здоровьем. А еще можно добавить: и семьей!

— Ты за своей семьей смотри…

Когда двое схватываются, третьему полагается разнимать, а еще лучше — уловить момент назревания схватки и не дать ей созреть: вставить подходящее «мирное» словечко, незаметно повернуть разговор к новой, не взрывной теме. Почти всегда это действует безотказно и благотворно. Может, потому и дружили они так неплохо, что всегда при двух спорящих находился третий.

— Насчет того, как нам быть и что нам делать, давайте-ка послушаем дядю Толю, — предложил Виктор, прерывая спор двоих.

— Поздновато схватился! — перебросился Гринько на него.

— Почему? Если помнишь, на одном партсобрании он говорил: «Сначала создай самого себя…» Яснее ясного — и для всех подходит. Буквально для каждого.

— Но нам с тобой, Виктор Павлович, эту работу полагалось бы уже завершить.

— Она никогда не завершается, — удачно поддержал Виктора Сухаренков. И сам понял, что удачно, и погордился молча сам перед собой, поторжествовал над Гринько.

— А тебе, Сухарик, — сказал после этого Виктор, — надо думать теперь о том, чтобы заменить дядю Толю. На станке, я имею в виду.

— Надо еще, чтобы доверили, — проговорил Сухаренков, которому такое предложение явно польстило.

— Доверие на точность работы не требуется, — не утерпел Гринько.

— А чтобы такую работу давали — требуется.

— Ладно, скажем кому надо…

Они уже довольно далеко отошли от завода и вышли из призаводского района, с давних лет знакомого им во всех малых подробностях, с памятными изменениями и перестройками. Все здесь происходило, все делалось на их глазах, а кое-что и не без их участия, отчего и было так памятно и дорого. Прежнюю окраинную унылость и законченность постепенно сменяли новые застройки — немногочисленные, но основательные каменные дома первых послевоенных лет, затем шли повсеместно возникавшие вслед за теми панельные и кирпичные малоэтажные дома с малогабаритными квартирками, наконец возник и постепенно вырастал большой экспериментальный дом с квартирами улучшенной планировки и повышенной звуконепроницаемости — предмет зависти вчерашних и позавчерашних новоселов. Некоторые уже поговаривали: не лучше ли было пожить еще сколько-то лет в коммунальных квартирах, чтобы переехать сразу вот в такие дома?