Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Иван, расчесав пятерней жесткие, торчащие ежиком волосы, интересуется:

— Как охрана у них, можно напасть, выручить своих?

— Трудно.

— Сказал тоже — «трудно». Разве об этом спрашиваю? Ты мне ответь прямо: можно или нет?

— Нельзя, было бы нас побольше, другое дело.

Иван, положив локти на колени, упирается руками в подбородок, задумывается.

— Вот так, браток, влипли мы тут. Э-э-ха-ха! — вздыхает Забалуев. — Ну допустим, пробьемся к своим. А что скажем, как в глаза будем глядеть другим? Спросят: «Из Крыма?» — «Да, оттуда». — «Эх вы, сколько вас там было — и попятились, паршивые овцы».

— Это кто овцы?! — Чупрахин поднимается и начинает быстро ходить по кругу.

— Я пятился, лейтенант Замков пятился, полковник Хижняков пятился? Бурса, неужели и ты так думаешь, как этот брусиловец? Скажи мне, — останавливается Иван против меня.

Открываю сумку командира дивизии, читаю рапорт. Чупрахин, дослушав до конца, говорит мне:

— Ты вот что, никому больше не читай. Зачем? Придет время, все встанет на свое место. Политрука и Кувалдина надо освобождать — вот о чем думка! — заключает он и идет к ручейку, сгорбившись, словно на плечи положили тяжелый груз. — Алексей! — вдруг вскрикивает Чупрахин, поворачиваясь ко мне. — Смотрите… он, он!..

Мухин, оглядываясь по сторонам, осторожно спускается в расщелину. Заметив нас, останавливается. Мы бежим к Алексею, обнимаем его и расспрашиваем, как добрался, не встречал ли Беленького.

Впереди полз человек. Я за ним. Изо всех сил работаю руками и ногами. А тот жмет и жмет. Иван, думаю, кто же может без остановок так долго ползти… Чувствую, силы мои на исходе, не догнать ползком Чупрахина. И подняться боюсь, заметят немцы, себя обнаружу и Ивана. А у него знамя… Что делать? Отстану — один не найду место сбора. И так мне нехорошо, тоскливо на душе стало: из катакомб вырвался, а тут вот, почти на свободе, могу попасть в руки фашистов. Честно говорю, ребята, так и подумал.

Тот, кто полз впереди, вдруг остановился. Собрал я последние силы, поднатужился и настиг.

— Ваня, — шепчу, — это я, Мухин.

— А-а, Алешка… Чего ты за мной увязался?

Оказалось, что это Беленький. И сумка у него на спине.

— Как чего? — спрашиваю. — Место сбора надо искать…

— Какое место?.. Зачем оно нужно?

— Мы же назначили, — отвечаю Кириллу. — Там соберемся и вместе обсудим, что делать.

Кирилл приподнялся на локте:

— Слышишь, море шумит? Тут есть рыбачий поселок. Найдем лодку и ночью махнем через пролив.

— Нет, говорю, я приказ имею — знамя доставить командованию… Буду искать ребят.

— Глупый ты, Алексей, — отвечает он, — все кончено, теперь каждый себе командир и начальник, а ты о знамени.

Я промолчал. Кирилл мне говорит:

— Если хочешь свою мамашу повидать, слушай меня… Я с одной стороны — человек опытный, с другой — нюх имею, где плохо, а где хорошо.

— Что ты предлагаешь? — спрашиваю.

— Дождаться здесь утра. Убежден, фашисты решили, что из катакомб вышли все. Теперь они тут не очень настороженны. Утречком осмотримся, подумаем… Согласен?

— Согласен, — отвечаю и думаю: «Утром, может быть, вспомню то место, где назначили сбор».

Но Беленький не мог сидеть на месте, ему казалось, что вот-вот из темноты покажутся немцы.

— Подальше от катакомб, — шептал он и все полз и полз. Траншеи попались. Кирилл предложил укрыться в них. Сидим. Кирилл молчит, и я молчу. Где-то под нами плещется море, гальку тревожит волна. Беленький спрашивает меня:

— Ты можешь грести?

— Могу…

И опять мы молчали. Я пытался вспомнить место сбора, мысленно вылезал из траншеи, ходил и искал расщелину. Кирилл думал о своем. Я это понимал по его коротким вопросам:

— За час можно пролив переплыть?

— А волна лодку может опрокинуть?

— Ты не знаешь, какая глубина пролива?

Я отвечал одним словом: да, нет…

Наступил рассвет. Мы увидели на берегу лодку. Кирилл обрадовался. Он сбросил с себя сумку и протянул мне что-то похожее на кусок затвердевшего хлеба:

— Возьми.

Я не мог не взять. Хлеб оказался тверже железа. И все же я разгрыз… и проглотил…

Беленький непрерывно болтал. Он рисовал картину успешной переправы. И когда он на словах уже переступил порог дома, обнимая и целуя многочисленных родичей, я поднялся, намереваясь уйти на поиски расщелины.

— Где же она? — вслух подумал я.

— Ты о чем? — удивился Кирилл.

— Ребят надо искать…

— Разве ты не хочешь воспользоваться этой лодкой? — обиделся он. — Завтра будем на Тамани… Я отрицательно покачал головой.

— Глупый, — нервно бросил в лицо мне Кирилл. — Пойми, что мы тут можем сделать? Немцы уже под Сталинградом! Ты знаешь, сколько отсюда до Сталинграда километров?

— Не знаю!..

— Вот-вот, не знаешь… А я знаю — тысяча, если не больше, — кипятился он.

— Я не об этом, Кирилл, ребят надо искать. У них Знамя дивизии.

— Знамя! — произнес он. — Как же с ним пробьешься? Попадешь в руки фашистов — и верная смерть… Я мечтал после службы поступить в университет. Ты был в Ростове, проспект Карла Маркса знаешь?

— В газете писали: эту улицу разрушили немцы, — заметил я, продолжая смотреть на холмы, изрытые воронками.

Кирилл умолк. Он повернулся в сторону моря. Лодка качалась, гремела цепью. На берегу было пустынно. Когда море и лодка скрылись в темноте, Беленький, поеживаясь от прохлады, улегся спать. Но лежал он недолго. Сел против меня, начал грызть сухарь. Где-то в стороне прогремели два выстрела. Кирилл поделился со мной сухарем.

— У меня тоже есть мать, — сказал я ему. — Отец был ранен на фронте. Не знаю, вышел он из госпиталя или нет.

— Ты расскажи мне, как лодкой управлять на море, — попросил он, прерывая меня.

— Дело несложное. — Я начал объяснять ему, как грести, как ставить лодку против волны. Я взял его за руки, они у него дрожали и были очень слабы. Мне вдруг стало как-то не по себе.

— Чего ты такой? — спросил я у Кирилла.

Он не ответил.

Я вылез из траншеи. Было тихо.

— Ты уходишь? — поднялся Беленький. Мне не хотелось разговаривать с ним, и я молча направился в поле. Шел медленно, присматривался к каждому бугорку. Я искал знакомые места, чтобы по ним определить, где находится расщелина. Вскоре мне попалась высота. Я сразу узнал ее. Здесь у нас был наблюдательный пункт, сюда приходил Шатров. Я узнал окоп, в котором Чупрахин разжигал костер. Помните, шоколадом угощал, предлагал сменить мокрое белье… «Черти мокрые, вы же простудитесь!» «Вот пехота, матушка-рота…» Все я вспомнил, но никак не мог определить, в каком направлении она находится… расщелина.

Возвратился в траншею. Беленького не было. Я тихо позвал его:

— Кирилл!