Николай Камбулов - Тринадцать осколков

О, это было страшное признание перед самим собой. Акимов даже пожалел, что повстречал этого маленького Мариана… Но эта же встреча — не последняя…

Мир Амин-заде проснулся от гула разорвавшегося снаряда. Он вскочил с постели, суматошно бросился к выходу и тут же спохватился — он не на переднем крае, а в летней хатенке с двумя маленькими оконцами. Заметив сидящего на полу Рубахина, Мир виновато улыбнулся, ожидая, что Рубахин сейчас подшутит над ним, но тот лишь покачал головой и молча продолжал рассматривать какой-то сверток. Амин-заде немного постоял в нерешительности, потом лег на свое место. Но спать уже не хотелось. Он приподнялся на локте, начал рассматривать спящего Мальцева. Сержант лежал на спине. Лицо его было усеяно маленькими капельками пота. На верхней губе Мир заметил сизоватый пушок, тоже покрытый бисеринками пота. Подумал: «Усы растут у Пети». О и попытался представить себе Мальцева с усами, и сержант предстал перед ним таким же вот, с юношеским лицом, но с черными длинными усами. Мир тихонько засмеялся, закрывая ладонью рот. «Жарко Пете», — снова подумал он и поднялся, чтобы открыть окошко. Потянуло прохладой, Мальцев пошевелился, перевернулся на бок, по-детски чмокая губами. Что-то очень доброе, приятное коснулось сердца Амин-заде, и он прошептал:

— Спи, спи, Петя, спи, малчик с палчик…

И опять ему стало смешно, смешно потому, что он вспомнил, как Мальцев работал в последнем бою автоматом и швырял гранаты в окопы гитлеровцев, покрикивал на пленных, нагоняя на них страх и смятение, как отвесил крепкий подзатыльник рослому гитлеровцу, промедлившему выполнить команду конвоира. «Малчик — львиное сердце», — восторженно заключил свои мысли Амин-заде и опустился на корточки к Рубахину.

В руках Родиона было женское платье, очень красивое, в черный горошек. Амин-заде это удивило. Он спросил:

— Ты откуда взял?

— Хорошее? — Рубахин потряс платьем.

— Откуда взял? — повторил Амин-заде.

— Жене отличный подарок. Я, Аминька, соображаю, что нравится женщинам. Богиней будет она в нем, в этом платье.

— Ты украл его? — выпрямился Амин-заде. Голос его был сухой, строгий.

Рубахин скривил лицо, в глазах сверкнули страшные искры, он готов был взорваться, но сдержался, прохрипел:

— Я же за такие слова могу ушибить! Родька не вор! — С силой втолкнул платье в мешок, но тут же вытащил его, аккуратно завернул в бумагу и осторожно, чтобы не смять, положил возле изголовья. Закурил, подошел к окошку.

— Бить тебя надо, Аминька, — сказал, не поворачиваясь к Амин-заде. — Она теперь держит ответ перед капитаном.

Мир не сразу понял, о ком говорит Рубахин:

— Кто ответ держит? Почему держит?

— Лейтенант Сукуренко… Нас вывели из боя, мы отдыхаем спокойненько, а ей каково? Соображаешь?

Амин-заде стало не по себе. Он тихонько опустился на разостланную шинель. Петя Мальцев посвистывал носом. Рубахин ругал капитана Рубенова:

— Гигиену решил навести во взводе. Я ж ему могу голову оторвать… — Он повернулся к Амин-заде. Мир смотрел на него широко открытыми глазами, до краев наполненными слезами. Рубахин вдруг как-то стих, обмяк, теплой рукой похлопал Амин-заде по плечу. — Я, Аминька, не вор… И жены у меня нет… Платье это я у фрица отнял. Думаю послать в газету объявление. Приметы, фасон платья опишу, хозяйка найдется. Да и лейтенанту оно подошло бы… Как ты полагаешь, подойдет?

— Не знаю.

— Не знаю! — повторил Рубахин и после продолжительного молчания мечтательно произнес: — Посмотреть бы на нее в таком платье!

Проснулся Петя Мальцев. Он вытер лицо рукавом сорочки, спросил:

— Почему не отдыхаете?

— Впереди целая ночь, успеется, — сказал Рубахин.

— Ночью разведчики не отдыхают. Будем заниматься…

— Опять? — насторожился Рубахин. — Я-то думал, только она такая… ни днем ни ночью покоя…

— Устал? — спросил Мальцев, надевая гимнастерку. — Ничего, потерпи, Родион Сидорович, после войны отоспишься.

— Ах, Петруха, и чего ты меня жалеешь! Не устал я, товарищ сержант. Но отпустил бы ты меня сегодня в ночь до утра. Пекарня моя тут неподалеку расположилась… Что ты на меня так смотришь? Жизня требует своего.

Петя хотел было одернуть Рубахина, но, выслушав до конца, понял, что Родион что-то хитрит и уж, конечно, о пекарне он придумал: походный хлебозавод не мог так близко расположиться к передовой.

— До утра не могу отпустить, часика на четыре, пожалуй, освобожу, — пытливо глядя на Рубахина, сказал Мальцев. — Хватит?

— Мало. Надо еще забежать к старшине хозвзвода, организовать что-то, чтобы храбрости больше было. Когда я навеселе, мне здорово везет, любой ангелочек Родьке улыбается…

— Хитришь, Родион Сидорович? — в упор спросил Мальцев.

— Отчего ты такой умный? — усмехнулся Рубахин. — На расстоянии узнаешь мысли. — Он поднялся, косолапо прошел к двери и оттуда крикнул: — Аминька, выше голову! Я иду на переговоры к капитану Рубенову. Петруха, мне хватит одного часа, отпущай немедленно, иначе внутрях все перегорит.

— Фью! — свистнул Мальцев. — Хорошенький спектакль придумал. Никуда ты не пойдешь.

— Пойду!

— Нет, не пойдешь!

— Это по какому праву не пойду? — Он оглянулся, ища сочувствия у проснувшихся разведчиков. — Приказываешь не ходить? — спросил Рубахин. — Эх вы-и, герои Малахова кургана. — И, поняв, что Мальцев не отпустит, тяжело рухнул на свою постель. С минуту он лежал молча, потом приподнялся, качнул головой: — Приказ! Капитан тоже приказал мне уматывать на передовую. Подчинился. А теперь вот мучаюсь: как они там, лазоревые цветочки, мешки ворочают. Надорвутся, после войны рожать не будут. Вот те, товарищ сержант, и приказ. Я их берег, не допускал до тяжестей. И они меня, конечно, уважали. Родя да Родя — только и слышал. Э-э, да что вам рассказывать — не поймете, — махнул он рукой и притих, спрятав голову под шинель.

Вскоре он уснул. Когда проснулся, синий вечер шторил оконце. В избе было тихо. Кто-то сидел у раскрытой двери. Ему показалось, что это Вася Дробязко, которого он несколько раз видел — приходил во взвод вместе с командиром полка.

— Эй, денщик, зачем пожаловал? — позвал Рубахин. Ему не ответили. Он подошел, взял за плечи и отпрянул, словно прикоснулся к раскаленному металлу. — Товарищ лейтенант, это вы?

— Я, — ответила Сукуренко. — Ох, и спите же вы крепко, Родион Сидорович. Ребята ушли на занятия. Одевайтесь, и нам пора.

— Одна секунда, товарищ лейтенант, — заторопился Рубахин. Он взял автомат, перекинул через плечо гранатную сумку. — Готов, товарищ лейтенант, — и бочком прошмыгнул в дверь.

Три дня и три ночи подряд полки то кидались на каменистые кручи, то сползали вниз огромными серыми волнами, сползали быстро и с каким-то рокочущим, похожим на отливы океанских волн, шумом, то снова поднимались и с криками «ура» подрывали и захватывали дзоты, террасы и прочие укрепления, неизвестно когда построенные на этой дикой, густо усеянной сизоватыми валунами горе трудягами-саперами.