Николай Круговых - Дорога в мужество

Три, пять, десять метров. Все чаще выхватывает глаз черные проплешины на зеленом — отсюда вынули мины, и вот уже встало на своей отметке первое орудие. По следу первого провели остальные.

— К бою! — скомандовал Мещеряков.

Сергей завороженно глядел на него, и когда потный, взлохмаченный Суржиков крикнул в самое ухо: «Какого хрена пасть разинул? Тащи ваги!» — он, к удивлению Кости, засмеялся весело, от души.

На новом месте землянку вырыли просторнее прежней, расширили «светелку» — так с легкой руки Чуркина стали называть Женин уголок. Стены землянки выложили сосновыми плахами, чтоб было суше и теплее: «Кто знает, может, зиму зимовать». Сверху надежно скрепили скобами бревна в три наката и завершили толстым слоем земли: «Не фронт, не тыл, а войной все-таки пахнет». В довершение всего прикатил откуда-то Чуркин железную бочку, в днище пробил одну дыру, в боковине — другую, установил на кирпичи, вывел наружу трубу, и стала бочка печкой.

День и ночь шли дожди. На третьи сутки позицию сплошь залило водой, пушки, наглухо укрытые чехлами, походили теперь на каких-то сказочных животных, остановившихся отдохнуть и напиться. Расчетам пришлось рыть обводные канавы, чтобы вода не затопила орудийные окопы, не хлынула в землянки. А потом обнаружилось: верховая вода — не самое страшное, опаснее воды грунтовые: под ногами, в землянках, захлюпало, зачавкало, вырытые у порогов колодцы за ночь наполнялись доверху.

Обувь не просыхала.

Танечка-санинструктор в огромных резиновых сапогах, с тяжелой сумкой на боку день-деньской шлепала из землянки в землянку: «Ой, мамочка родная… Умереть можно…» Совала в носы бумажки с белым порошком, давала глотать какую-то отвратительную коричневую бурду, и возражать ей было напрасным делом.

— Шляется тут, — не выдержал однажды Суржиков, прочищая белые ноздри. — Тоже — спаситель. Заставь дурака богу молиться…

— Зачем же девку зря хаять? — возразил Чуркин. — Танюшка, она, брат, молодец, а там, где профилактика, там хворь не ночует.

Однако, оставшись наедине с Бондаревичем, высказал мысли прямо противоположные:

— Порошочки, микстурочки, это все одно что мертвому припарка, и если не поработать мозгой, окочуреем мы тут вскорости. Вот же, скажите, как заживо в могиле…

— Надумал что-то, Осипович?

— Возле кухни доски лежат. Если Мазуренко по шеям не даст — выйдем из положения.

Из каких-то планок собрал Чуркин решетки на пол — обувь поставить, к печке подойти, из досок-сороковок сколотил сходни. Перекинули их с порога прямо на нары.

К вечеру такие сходни появились в каждой землянке.

Мазуренко, вернувшись из тылов, сразу обнаружил пропажу. Промокший до костей, хромой и хмурый, молча обошел расчеты, вызвал командиров орудий на центр, под дождь.

— Значит, скомандовали? Ох, якие ж вы умные, сукины сыны!.. Ну добре, нехай будет так, грэць з вами, только за такую самодеятельность я приберегу для вас по наряду вне очереди. На «потом». Уси чулы? За мною не пропадет. Ты чого, Кривоносов, губами шлепаешь? Цэ мне треба шлепать, бо вы меня ободрали, як того зарезанного козла, и навес над кухней придется мне з воздуха робить.

— В грязи ведь по колено, товарищ старшина… — резонно заметил Кривоносов.

— А повариха по паркету гуляет. И кастрюли на паркет ставит, грэць бы ее взял…

— Надо, наверное, и о нас заботиться…

— О! Оце ты добрый совет мне подал! И за этот совет я тебе, Кривоносов, ще один наряд подкину. Всем по одному, а тебе аж два. Идите к бисову батьку. Треплете языками, мокнете як цуценята, а дощь, вин же зараза, идет…

Дождь все шел…

Тюрин нервничал. Листал старые журналы — не читалось, пытался заснуть — не спалось.

Всего два часа назад, в штабе, он чувствовал себя именинником, хотя — себе-то можно признаться — чуточку на душе кошки скребли. Куда бы ни вошел, везде шелестели газетами. Знакомые офицеры поздравляли его, пожимая руку, кому было некогда — издали подмигивали: давай, мол, действуй в том же духе!

Статья получилась что надо, Косинцев оказался на высоте.

Правда, ни о каком патриотическом почине речи в статье не было, Косинцев методы учебы на третьей батарее подал без особого акцента, как следование добрым традициям армии, но… целый подвал из шести колонок, и в каждом — Тюрин, Тюрин, Тюрин…

Настроение немного подпортил помначштаба по строевой лейтенант Близнюк — вместе кончали училище. Поморгал красными от переутомления глазами и выпалил прямо при Асе и Тасе — писарях:

— Везет тебе, Тюрин, ох — везет! Я вот, как жук в навозе, копаюсь день и ночь в бумажках, которые уже завтра никому не будут нужны, а ты — взлетел! Прости, но… ей-богу, такой резвости я от тебя не ждал. Раньше ты был нелетучий.

Ася и Тася прыснули в ладони. (И чего они, дуры, смеются?) Тюрин нашелся не сразу:

— Времена меняются, Боренька. Люди — тоже.

И поспешил уйти.

Через пять минут забыл о Близнюке: вызвали к командиру дивизиона, и тот в присутствии замполита недвусмысленно намекнул, пора-де запастись новыми погонами.

И кошки поджали когти. Сжульничал, покривил душой, но ведь не ради спортивного интереса. Тесно во взводе, будто связан по рукам и ногам, то ли будет, когда ему дадут батарею! Это уже масштабы… Уж он-то вышколит личный состав получше всяких там Мещеряковых, и когда грянет бой — его бой! — все увидят, чего он, Тюрин, стоит.

А вернулся на позицию, вошел в свою землянку, увидел на столе номер газеты с подвалом Косинцева — и настроение опять испортилось. В расчетах сейчас, надо полагать, газета ходит по рукам, и кто-кто, а уж Бондаревич сразу разберется, что к чему. А-а, ерунда, не Бондаревичи делают погоду. К черту треволнения! Почитать и спать.

Но… читать не читалось, спать не спалось.

Бондаревич, вероятно, смолчит, да ведь Мещеряков и сам с усам, воробей стреляный. Все-таки не следовало затевать эту аферу, испачкался как свинья… Зачем? Все бы пришло в свой черед.

Сыро было в землянке и холодно. Колодец у порога доверху наполнился зеленовато-желтой водой, в ней плавали размокшие окурки. На чугунной печке, источая приятный смолистый дух, лежали дрова, уже подсохшие, но вставать, разводить огонь не хотелось.

Тюрин курил, укрывшись до подбородка шинелью. У штабистов и тыловиков жизнь все-таки куда лучше. У Близнюков этих самых…

Позвонил на КП, приказал послать к нему Кравцова. Пока солдат раздувал жар, а потом таскал воду наверх, сжег еще одну папиросу. «Бокову вызвать, что ли? А толку-то? К черту!»

— Кравцов, отныне вы мой денщик. Что, не довольны? Ну, братец мой, не самому же мне пол подметать, печку топить.

— Так точно, — вяло ответил Сергей, подумав: «Везет как утопленнику…»