Николай Круговых - Дорога в мужество

Встал Мазуренко во весь свой богатырский рост и, сцепив зубы от режущей боли в плече, метнул гранату. Не устоял на ногах, но тут же поднялся: не достанет врагов та граната, надо метать вторую. О если бы он смог передать всю оставшуюся в нем силу слабеющей руке!

Граната пошла далеко, удачно, и — толкнуло в грудь, перехватило дыхание. Зашатался Мазуренко и, выбросив руки вперед, рухнул на бруствер.

…И патронов осталось мало, и граната — одна…

Уже совсем близко трещали кусты, доносилось картавое:

— Рус, хенде хох! Сдавайся, рус!

«Прощайте, мамо… И ты, Маруся, прощай…»

Провел рукою по щекам Поманысточко, сцепил зубы и ударил в кусты последней очередью до конца диска. Потом — затвор в одну сторону, автомат — в другую, до боли в кисти сжал гранату, готовый вырвать кольцо. Но враги не стреляли. И подумалось Миколе, что покосил он их и теперь, возможно, сумеет прорваться к своим.

Выбрался из ячейки. Низко пригибаясь к земле, стремительно побежал у самых кустов туда, где горели уже два вражеских танка. Резануло по ногам, и распластался он на песке, весь пронизанный болью.

— Рус, сдавайся!

Поднялся на локтях. Подтянул раненую ногу. Оперся на колено и метнул гранату… Взрыва не услышал…

Первый снаряд оказался перелетным. Чуркин все-таки промедлил какую-то долю секунды, и танк вышел из воны поражения. Асланбеков, всегда уважительный в общении с ним, на этот раз заорал: «Ты что, Чурка, заснул на ногах, как старый ишак?» Бондаревич, вновь пожалев, что нет в расчете Суржикова, прикрикнул на наводчика:

— Спокойней, Асланбеков! Огонь!

— О-о-о… — снова затянул наводчик на одной ноте, и неотрывно глядящий на него Чуркин, бледнея, сжал рукоятку спускового механизма так, что кисть руки побелела. Угрожающий гул волной наплывал на орудие; ни желтой песчаной косы, ни неба не видел сейчас Бондаревич, были только танки в аспидно-зеленом и черном камуфляже. Тяжело покачивая пушками, они медленно и неуклюже спускались с бугра.

— …гонь!

Вспыхнула земля впереди головного танка. Вильнув могучим корпусом, он застыл, подставляя под выстрел бок, помеченный желтым крестом. Выплюнули дым танковые пушки. Снаряды разорвались за орудием, не причинив вреда. Теперь решали дело секунды. Выживет тот, кто скорее и точнее поразит противника.

Третий снаряд угодил в башню головного, и ее, пожалуй, заклинило: пушка не вращалась по азимуту. Теперь Бондаревич решил во что бы то ни стало поразить замыкающий танк, чтобы отрезать путь к отходу среднему, лишив его возможности маневрировать.

— По замыкающему, прицел шесть, огонь!

Сразу два взрыва разметали песок и камни бруствера. Падая, сбитый взрывной волной, Бондаревич увидел: качнулся, откинув голову, Асланбеков и сполз на окровавленную станину орудия. Вскочил, отряхиваясь, Сергей Кравцов. Вместе с ним к Асланбекову подбежала Женя. Корчились у задней стенки окопа Чуркин и Лешка-грек.

— Осипович! — крикнул, поднимаясь, оглушенный Бондаревич.

Губы Чуркина шевелились на искаженном болью лице, но что он говорит, Бондаревич не расслышал. Чуркин, пошатываясь, поднялся.

Женя и Кравцов оттащили Асланбекова за снарядные ящики. По их растерянному виду Бондаревич понял: Асланбеков мертв и его надо заменить кем-то.

— Кравцов, за наводчика!

— Есть!

— Осипович, ранен?

— Стебануло маленько… Лешка, снаряд! Ле-о-шка!

По развалившейся стене окопа Кристос, втянув голову в плечи, карабкался наверх.

— Куда тебя родимцы несут? Верни-ись!

Лешка оглянулся. Лицо, бледное и потное, безобразила гримаса страха, и без того большие глаза его теперь казались еще больше, они горели каким-то лихорадочно-бешеным огнем; дышал Лешка как загнанная лошадь, озираясь на всех отчужденно и пугливо.

— Назад! — вне себя крикнул Бондаревич, но этот окрик не вернул, а подстегнул Кристоса. По-обезьяньи ловко вскинув на бруствер легкое тело, он вскочил и побежал в дым, в гарь, застилавшие всю низину за орудием.

Осколками очередного взрыва издолбало передние колеса, пробило платформу. Снова упали люди и опять поднялись. Чуркин, выхватив снаряд из рук Жени, дослал в зарядную камеру.

— О-о-о… — тянул теперь уже Кравцов; едва последовала его исполнительная команда — орудие выстрелило. Бондаревич увидел яркую вспышку на замыкающем. Раздался взрыв — от танка на сторону, сбиваемый ветром, потянулся черный хвост дыма.

— По среднему, прицел шесть…

Рвануло на самом бруствере. Боли Бондаревич не почувствовал, только обрушилось на него вдруг серое и тяжелое небо; появилось на миг встревоженное лицо Жени и растворилось, исчезло.

Последний танк ворочался в дыму, пытаясь обойти головную машину. Развернулся, опасно подставив под удар бок. Тотчас Сергей дал команду на выстрел, но орудие молчало. «Все, — холодея, подумал Сергей. — Это все…»

Танк выравнивался, набирая скорость.

Не в силах оторваться от прицела, Сергей как загипнотизированный глядел на него. Рев, все нарастающий, глушил мысли и чувства, кроме одной мысли — о неизбежной гибели, кроме одного чувства — страха перед смертью с глазу на глаз. «Лучше б меня сразу убило, как ребят…»

А вдруг они живы? Спасать надо… Танк обязательно раздавит орудие, но вряд ли станет утюжить кусты.

Чуркин лежал на боку за пустыми ящиками, в трех шагах от него, навзничь — командир орудия, уткнувшись головой в плечо Бондаревичу — Женя. Она слабо шевельнула рукой. Сергей метнулся было к ней. Остановил его немощный оклик Чуркина:

— Сергунек…

На бледном, искаженном болью лице старого солдата глаза горели тревожно и умоляюще:

— Через ствол, Сергунек…

Через ствол! Как он забыл, что можно наводить через ствол?! Это единственное, на что он еще способен.

Выстрелил. Не попал. Но уже не было страха, все существо его подчинилось стремлению продолжать единоборство до конца.

Подбегая к орудию с новым снарядом, увидел спрыгнувших в окоп Суржикова и лейтенанта Тюрина. Поверил глазам своим, лишь когда потный и взлохмаченный Суржиков решительно выхватил из рук его снаряд, а лейтенант в изорванной, окровавленной гимнастерке, плюхнувшись на сиденье наводчика, скомандовал, как всегда, голосом, не допускающим промедлений:

— Кравцов, совмещай!

— Есть совмещать!

Еще никогда не вкладывал Сергей в эти слова такой готовности к действию и такой беспредельной радости.

— Ал-люр три креста! — разудало крикнул Суржиков, щелкнув затвором. — Мы ему, падле, сейчас рожу раздолбаем!..

Первый взрыв взметнул песчаное облако чуть левее танка, второй бело-желтыми брызгами оплескал башню. Но танк, стреляя с ходу, шел…

Суржиков, чтобы сэкономить секунды, подтащил к орудию целый ящик: