Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

В качестве доводов я ссылался на находки останков партизан, сделанные лесоустроителями в 1970 году (группа С. Симоняна еще не ходила на высоту 195,1), на показания Павла Оберемко и, наконец, на документальное подтверждение финской печати. А первое такое свидетельство в конце 1980 года появилось.

В Финляндии, в издательстве «Вейлин-Гёёз», был опубликован роман «За чертой милосердия». Предисловие к финскому изданию написал видный военный историк Хельге Сеппеля, автор монографии «Советские партизаны во второй мировой войне». К последней фразе главы, где рассказывается об исчезновении отряда Попова, в финском издании романа сделано такое примечание:

«По данным финских исследователей, история отряда Попова завершилась трагически. Он погиб при столкновении с засадой финских егерей-пограничников. Количество жертв было подтверждено позже, когда финская глубинная разведка прошла по местам боев».

Письмо И. И. Сенькину я заканчивал предложением:

«Теперь, как мне представляется, нет никаких оснований сомневаться, что отряд „Мстители“ во главе с командиром и комиссаром погиб при выполнении боевого задания, и об этом необходимо выдать официальные справки родственникам погибших, которых до сих пор волнует неизвестность судьбы их близких.

Очень небольшое число партизан этого отряда оказалось в плену — мне, например, известно таких четверо. Но все они отстали от отряда и бригады за несколько суток до трагической засады, обстоятельства их пленения конечно же досконально выяснены, и это не должно накладывать какую-то тень на погибших».

Первым результатом этого письма стало создание небольшой экспертной комиссии, которой поручалось изучить материалы и подготовить решение.

Летом 1981 года было принято официальное решение считать бойцов и командиров отряда «Мстители» павшими в бою за Родину 8 августа 1942 года, о чем партархив должен выдать соответствующие справки родственникам погибших. Формальности благополучно завершились.

Суккозерские и паданские поисковики получили возможность поименно перечислить бойцов и командиров отряда «Мстители» на братской могиле в центре села Паданы.

К 40-летию Победы было решено переоборудовать могилу, установить мраморные плиты с фамилиями захороненных, вокруг разбить сквер — создать скромный мемориал партизанам, подпольщикам и воинам Советской Армии, погибшим в борьбе с оккупантами на сегозерской земле.

9 мая 1985 года мемориал был открыт.

Казалось бы, сделано главное. Братская могила перестала быть безымянной.

И все же нет на душе покоя…

Ни у меня, разбередившего романом-хроникой «За чертой милосердия» эту давнюю и полузабытую трагедию, ни у Сережи Симоняна и Тайсто Кайнулайнена, вплотную соприкоснувшихся с тайной карельского леса, ни у родственников партизан — у жен, детей, внуков, братьев и сестер, которые, узнав наконец о месте гибели и захоронения своих близких, числившихся сорок лет пропавшими без вести, ежегодно в начале августа съезжаются в Паданы, возлагают цветы на братскую могилу, с помощью поисковиков добираются за сто тяжелейших лесных верст до высоты 195,1, скорбно стоят у деревянного обелиска с фронтовой звездочкой, который соорудил Сергей Симонян со своими школьниками на месте гибели отряда, — и нет нужды гадать, о чем думают они в эти минуты…

Что же произошло здесь, на этой высоте, которую и высотой-то называть трудно — такая она просторная, ровная, мягко покатая — тогда, сорок два, сорок три, а теперь уже и сорок четыре года назад?

Я был на высоте вместе с ними 2 августа 1986 года.

Тогда нас собралось особенно много — более пятидесяти человек из Петрозаводска, Пудожа, Сегежи, Архангельска, Вологды, Сыктывкара, даже небольшая группа школьников-следопытов из Москвы… В светлом сосновом бору, в десятках верст от человеческого жилья, традиционная минута молчания как бы свела в одну скорбную точку и седовласых ветеранов, и притихших подростков.

Лес был словно заколдован — ни шума ветра, ни птичьего посвиста, всюду покой и умиротворение… Произносились, конечно, и недолгие речи, а потом, когда спустились к подножью, где Симонян несколько лет назад оборудовал стоянку с укрытием от дождей, прозвучали песни военных лет, однако ощущение грусти, затаенности, недосказанности так и осталось самым памятным от того тихого августовского дня.

Мы жгли костер, и жаркое ровное пламя все время возвращало меня к видению другого огня — мечущегося, беспокойного, рвущегося из глубины могилы Неизвестного солдата.

Я был здесь впервые.

Сначала с Сергеем Симоняном, потом в одиночестве я бродил по высоте с таким ощущением, словно бы когда-то уже бывал тут, но так давно, что все приходится узнавать заново. С востока должно быть широкое болото. А-а, вот оно — только за сорок лет затянулось густым кустарником и кое-где поднялись редкие сосенки. Вот и родничок, такой тихий, чистый и почти обязательный для каждого партизанского привала… А ламбушка, на берегу которой Вася Чуткин — мой единственный придуманный герой из романа «За чертой милосердия» — сделал два последних для себя роковых выстрела по крадущимся к партизанскому лагерю егерям? Где она, эта самая ламбушка? Такая ли она, какой виделась в моем воображении? Да, и ламбушка была на месте, хотя и оказалась не так близко, как представлялось мне… Ощущение реальности тех далеких дней было таким сильным, что я готов был отыскивать и куст, за которым по воде совершал последнюю перебежку мой вымышленный, но такой дорогой и живой для меня Вася…

И вдруг я почувствовал укол совести.

Я гоняюсь за воображаемым, ищу схожести со своим книжным описанием, а здесь ведь развернулась не воображаемая, а самая настоящая трагедия. Здесь, на крохотном пятачке, один за другим пали более ста человек — и кто теперь скажет, как это происходило?

Никого из них я никогда не знал, некоторых видел на довоенных фотографиях, иных смутно представлял по описаниям Ивана Соболева, Ивана Казимирова, Бориса Воронова, а большинство помню лишь по списочному составу отряда — фамилия, имя, отчество, должность, год рождения, партийность…

Но всех вместе, в отрядной цепочке, я их вижу так отчетливо, словно бы вот теперь они тяжело и уже расслабленно выходят из болота на каменистую твердь и медленно бредут к месту привала.

Они сделали свое дело. Продукты в вещмешках у наиболее сильных, и командир отряда Александр Попов, опираясь на палку, торопится туда, в самый центр высоты, где вчера находился костер штаба бригады, чтоб доложить о прибытии, объяснить причину задержки и конечно же выслушать сердитый выговор Аристова. Попов уже готов к этому, он сам понимает, что нарушил приказ, не вернулся к сроку.