Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

– Буду краткой, – говорит она, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от него и сузив глаза до щелочек. – Кое-кто навел меня на мысль, что вы нас обманываете. Говорят, что вы евреи! И знаете что? – она тыкает длинным пальцем в Адама. – Я защищала вас: назвала вашу фамилию, заверила, что вы хорошие христиане, как и все мы, но теперь я уже не так уверена. – На ее верхней губе застывает белая капелька слюны. – Это правда? – рявкает она. – Вы евреи, да?

Адам поднимает руки.

– Пожалуйста…

– Пожалуйста что? Простить вас за то, что подвергли наши жизни опасности? Разве вы не знаете, что нас могут арестовать и повесить за укрывательство евреев?

Адам напрягается.

– Тот, с кем вы разговаривали, ошибается, – холодно говорит он. – И честно говоря, я оскорблен. В нашей семье нет ни капли еврейской крови.

– Почему я должна вам верить? – ворчит Александра.

– Вы называете меня лжецом?

– У меня есть источник, – Александра упирает руки в бока, отчего локти формируют треугольники. – Вы говорите, что не еврей. Но не можете этого доказать.

Адам сжимает губы в тонкую линию.

– Я не обязан ничего вам доказывать, – возражает он, заставляя себя говорить медленно.

– Вы так говорите, потому что врете! – выплевывает Александра.

Адам выдерживает ее взгляд.

– Хорошо. Вам нужны доказательства?

Он берется за ремень. Халина так и стоит у двери. За спиной Александры она ахает, закрыв рот ладонями. Пока Адам возится с пряжкой, Александра издает странный звук, похожий на икание. Но не успевает запротестовать, как Адам в приступе ярости расстегивает брюки, сует большие пальцы за пояс и одним движением спускает их до колен вместе с трусами. Халина закрывает глаза, не в силах смотреть.

У Александры отваливается челюсть. Она замирает.

Адам поднимает рубашку.

– Такого доказательства вам достаточно? – кричит он, а брюки кучкой ложатся вокруг щиколоток.

Он смотрит вниз, ожидая, что маскировка отвалилась. Утром он прилепил бинт под цвет кожи раствором из сырого яичного белка и воды, глядя на себя в зеркало, надеясь, что в темноте сойдет за крайнюю плоть. К его облегчению, бинт на месте.

Халина смотрит между пальцев на силуэт мужа возле раковины. В полутьме она едва различает очертания его гениталий. Теперь она понимает, почему он попросил ее выключить свет над раковиной.

– Боже всемогущий, хватит! – наконец пыхтит Александра, отворачиваясь с отвращением. Она делает шаг назад и выглядит так, будто ее сейчас стошнит.

Халина выдыхает, ошарашенная тем, что план Адама сработал, и гадая, сколько времени он проходил с прилепленным к паху бинтом. Она прочищает горло и открывает дверь, давая понять Александре, что ей пора уходить.

– Назвать нас евреями, – бурчит Адам себе под нос, наклоняясь, чтобы натянуть брюки обратно.

Жена хозяина нервно ощупывает блузку, кожа на шее пошла красными пятнами. Она избегает смотреть в глаза Халине и, не говоря ни слова, выходит на лестницу. Халина запирает дверь и ждет, пока затихнут шаги, потом поворачивается к Адаму и качает головой.

Адам разводит руками и пожимает плечами.

– Я не знал, что еще делать.

Халина прикрывает рот. Адам смотрит в пол, потом снова на нее, и когда их глаза встречаются, уголки его губ приподнимаются в улыбке, а Халина молча смеется в ладонь. Ей требуется время, чтобы взять себя в руки. Вытирая слезы, она идет к нему.

– Мог бы предупредить, – говорит она, положив руки на грудь Адама.

– У меня не было времени, – шепчет он, обнимая ее за талию.

– Жалко, что я не видела лица Александры. Она выглядела скверно, когда шла обратно.

– Ее челюсть чуть не упала на пол.

– Ты храбрый мужчина, Адам, – нежно говорит Халина.

– Я везучий мужчина. На самом деле я удивлен, что бинт не отвалился.

– И слава Богу. Ты заставил меня понервничать.

– Прости.

– Оно еще… там?

Халина смотрит вниз между ними.

– Снял, когда Александра уходила. Бинт сводил меня с ума. Я носил его несколько часов. Удивлен, как ты не заметила, что я странно хожу.

Халина снова смеется, качая головой.

– Больно было отдирать? Там внизу… все в порядке?

– Вроде да.

Халина прищуривается. От адреналина кожу покалывает и вдруг становится невозможно сопротивляться теплу Адама.

– Я лучше проверю, – говорит она и, потянувшись к ремню, расстегивает его. Она целует Адама и закрывает глаза, когда его брюки опять падают на пол.

4 августа 1942 года. Поздним вечером гетто в Глинице окружают кордоном из полиции и освещают прожекторами. 100–150 детей и стариков убивают на месте, на следующий день около 10000 оставшихся отправляют по железной дороге в лагерь уничтожения Треблинка.

Armee-Verpflegungs-Lager (AVL), Радом, оккупированная Германией Польша

6 августа 1942 года

Шатко стоя на унитазе в мужском туалете, Белла ждет стука Якова. Одной рукой она держится за стенку кабинки, через локоть перекинуто зимнее пальто, а второй сжимает ручку маленького кожаного чемодана. Дверь кабинки маленькая, Белле неудобно стоять: если она выпрямится, то голову будет видно над кабинкой, если слезет с унитаза – внизу будет видно ноги, да и вообще, если она пошевелится, то рискует упасть или, того хуже, соскользнуть в зловонную дыру между ее ног. Хорошо, что за последние полчаса никто не пришел проверить туалет. Но Белла все равно держится, изо всех сил стараясь не обращать внимания на духоту, боль в пояснице, невыносимую вонь фекалий и застоявшейся мочи. «Быстрее, Яков. Почему так долго?»

Они планируют, если получится, незамеченными сбежать со склада и добраться до расположенного рядом гетто Глинице. Белла все еще цепляется за ниточку надежды, что найдет там своих родителей, живых. Что их пощадили. Но она чувствует. Их нет.

Гетто ликвидировали. Беллу с Яковом предупредили об этом. Друг из польской полиции. Они дружили с Рубеном в школе и были полны надежд, когда его назначили патрулировать территорию. Они думали, он сможет им как-то помочь. Но оба раза, когда Белла сталкивалась с Рубеном, он проходил мимо, даже не кивнув и не взглянув в ее сторону. Конечно, это было неудивительно: теперь это в порядке вещей, такие новые отношения между старыми друзьями. Поэтому для Беллы стало неожиданностью, когда неделю назад Рубен взял ее за руку, втолкнул в кладовку и вошел следом, закрыв за собой дверь. Белла, которая к этому моменту ожидала худшего, молилась, чтобы то, что он задумал сотворить с ней, хотя бы закончилось быстро. Вместо этого Рубен удивил ее, повернувшись к ней с выражением крайнего сожаления на лице.

– Белла, прости, что не замечал тебя, – сказал он едва слышным шепотом. – С меня бы сняли голову, если… в общем, у тебя в гетто семья, да? – спросил он в темноте.