Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

– Слышал что-нибудь из Кракова? – спрашивает Адди.

Себастьян отрицательно качает головой.

– А ты из Радома?

– Нет, – говорит Адди, прочищая горло, стараясь, чтобы голос не звучал уныло.

После Дня Победы в Европе, как назвал его американский президент Гарри Трумэн, Адди с удвоенной силой переписывался с Красным Крестом, надеясь, мечтая, молясь, что теперь, когда война наконец окончена, его семья объявится. Но пока что единственная новость, которую он узнал, – это шокирующее количество концентрационных лагерей, обнаруженных по всей Европе, особенно в Польше. Кажется, каждый день войска союзников натыкаются на очередной лагерь, очередную горстку полумертвых выживших. Газеты начали публиковать фотографии. Изображения вселяют ужас. На них оставшиеся в живых больше похожи на мертвецов. Их тела почти прозрачные, запавшие глаза и щеки, торчащие ключицы. Большинство одеты в полосатые пижамы, которые жалко висят на слишком острых лопатках. Босые, лысые. Те, кто без рубах, настолько изнурены, что, выпирают ребра и кости таза. Когда Адди натыкается на фотографии, то не может заставить себя оторваться, кипя от гнева и отчаяния, с ужасом ожидая найти знакомое лицо.

Вероятность того, что его семья сгинула в одном из гитлеровских лагерей, слишком реальна. Его братья в полосатых робах. Его прекрасные сестры обриты и похоронены. Его мать и отец обнимают друг друга, делая последние вдохи, пока ядовитые газы забивают их легкие. Когда эти образы прокрадываются в его мысли, Адди отказывается верить им, вместо этого представляя своих родных такими, какими оставил: вот Генек достает сигарету из серебряного портсигара; улыбающийся Яков обнимает Беллу за плечо; Мила за клавишами рояля; Халина откинула блондинистую голову в приступе смеха; мама с ручкой в руке за своим письменным столом; отец следит из окна за голубями и напевает отрывок из «Казановы» Ружицкого, оперы, которую они вместе слушали в Варшаве на двадцатилетие Адди. Он отказывается помнить их другими.

Себастьян меняет тему, и мужчины продолжают беседу, щурясь на отражение послеполуденного солнца в пенном прибое Копакабаны.

– Присядем перекусить? – спрашивает Адди, когда они подходят к горе Леме на северной оконечности пляжа.

– Безусловно. От этих разговоров о пончиках я проголодался.

Возле горы они поворачивают налево, на руа Анчиета, и Адди показывает квартиру Кэролайн, выходящую на пляж Леме.

– Как Кэролайн? – спрашивает Себастьян.

– Хорошо. Хотя все чаще говорит о возвращении в Штаты.

– Полагаю, она берет тебя с собой? – улыбается Себастьян.

Адди смущенно улыбается.

– Таков план.

Летом Адди решил, что больше не может тянуть с предложением. Они поженились в июле, свидетелями стали Себастьян и подруга Кэролайн, Джина. Улыбка Адди тает, когда он представляет, каково будет Кэролайн вернуться в Штаты, где ее не встретят родители. Она сказала, что ее отец умер перед войной. Мама умерла вскоре после того, как Кэролайн переехала в Бразилию. Что хуже? Не проститься с родителями или потерять с ними связь, не имея представления, увидишь ли – и когда – их снова. По пути он переваривает дилемму. По крайней мере у Кэролайн есть ответы. У него нет. Что, если он никогда их не получит? Что, если всю оставшуюся жизнь он будет гадать, что случилось с его семьей? Или хуже, что могло бы случиться, если бы он остался во Франции и нашел способ вернуться в Польшу?

Воспоминания Адди возвращаются к тому дню, когда он в последний раз видел маму на вокзале в Радоме. Это было в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Почти десять лет назад. Ему было двадцать пять. Он приезжал домой на Рош ха-Шану, и утром мама провожала его на вокзал. Сунув руку в карман, он проводит пальцами по носовому платку, который она подарила ему в тот приезд, и вспоминает, как крепко она держала его под локоть, пока они ждали поезд, как просила беречь себя и целовала в щеки, крепко обнимая на прощание, потом махала своим платком над головой, когда поезд отъезжал – махала и махала, пока не стала всего лишь точкой на платформе, крошечной фигуркой, не желавшей уходить, пока поезд не исчезнет из вида.

– Давай сядем в «Поркао», – предлагает Себастьян, и Адди моргает, возвращаясь в настоящее. Он кивает.

Еще нет и пяти вечера, а пластиковые столики перед «Поркао» уже заняты бразильцами, которые болтают и курят, перед– ними стоят тарелки с жаренными во фритюре фрикадельками из трески и бутылки пива. Адди смотрит на столик, за которым сидят три привлекательные парочки. Женщины, собравшиеся с одной стороны, кажется, увлечены разговором, они говорят быстро, их брови подпрыгивают и опускаются в такт беседе, а напротив их темноволосые спутники вальяжно откинулись на спинки стульев, поглядывая вокруг, держа сигареты между пальцев. Один из мужчин выглядит таким расслабленным, что Адди боится, что тот заснет и свалится со стула.

Адди и Себастьян делают знак официанту, который показывает широко расставленные пять пальцев, значит, столик снаружи будет через пять минут. Пока они ждут, обсуждают планы на выходные. Себастьян вечером уезжает навестить друга в Сан-Паулу. Единственный план Адди – провести время с Кэролайн. Он смотрит на часы – почти пять. Скоро она вернется домой из посольства. Адди собирается расспросить Себастьяна про его впечатления от Сан-Паулу, в котором никогда не бывал, когда кто-то хлопает его по плечу. Адди оборачивается. Рядом стоит юноша лет за двадцать, приятный, с бледно-зелеными глазами, которые сразу напоминают ему сестру Халину.

– Простите, сэр, – начинает незнакомец.

Адди смотрит на Себастьяна и улыбается.

– Поляк! Ну ты подумай!

Юноша выглядит смущенным.

– Извините, что беспокою вас. Я случайно услышал, что вы говорите на польском, и должен спросить… – он смотрит сначала на Адди, потом на Себастьяна. – Кто-нибудь из вас, случайно, не знает джентльмена по имени Адди Курц?

Адди откидывает голову и издает «Ха!», но больше похоже на крик, нежели на смех, и люди за ближайшими столиками пугаются. Юноша опускает глаза в пол.

– Я понимаю, это маловероятно, – говорит он, качая головой. – Но в Рио не так много поляков, а я никак не могу найти этого мистера Курца, вот и все. Похоже, адрес, который есть у нас, устарел.

Три недели назад Адди переехал в новую квартиру на Карвалью Мендонса. Он протягивает руку.

– Приятно познакомиться.

Юноша моргает.

– Вы… вы Адди?

– В какие неприятности ты вляпался? – спрашивает Себастьян с притворным беспокойством.

– Не уверен, – шутит Адди, его ореховые глаза смеются. Он смотрит на Себастьяна, подмигивает и снова поворачивается к молодому поляку перед ними. – Вы мне скажите.