Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Как вы обеспечили свой правый фланг? — сухо спросил Шерстнев, подходя ближе.

— Фланг? А что фланг? — переспросил Дудко тем же хрипловатым басом. И можно было подумать, что он только сейчас вспомнил о своем открытом правом фланге и не знает, что ответить.

— Как вы обеспечили свой фланг? — еще суше повторил свой вопрос полковник.

— Все в порядке, товарищ полковник. На фланге я установил пулемет на изгибе траншеи, перекрыл ее завалом и выставил дополнительный пост. Завтра с утра опять пойдем вперед, так что зачем людей понапрасну мучить, загибать траншею?

— Понапрасну, говорите? А если они вас с утра пораньше танками оттуда придавят… Что тогда скажете?

Дудко молчал, видимо, заново переоценивая ситуацию.

— Боеприпасами обеспечены? — спросил командир полка.

— Частично, товарищ полковник, — с прежней легкостью ответил Дудко. — В патронах и автоматическом оружии не нуждаемся, обходимся трофейным, а вот гранат и бутылок почти не осталось.

— Почему? Чем у вас старшина роты занимается?

— С обеда еще за горячим питанием и гранатами отправился в тыл. Ждем, вот-вот появится.

Видимо, заметив в поведении командира роты что-то подозрительное, Шерстнев сделал один шаг вперед и подошел вплотную к лейтенанту. Дудко, спокойно и расслабленно улыбаясь, даже не шагнул в сторону, не отодвинулся.

— Так у вас и люди до сих пор не кормлены? — недобро спросил командир полка. — А ну-ка дыхните!

— Наркомовские, товарищ полковник. Честное слово, не больше.

— Комбат, он у вас что, всегда перегаром дышит?

Пугачев промолчал, а немного отрезвевший Дудко попытался оправдаться:

— Да что вы, товарищ полковник! Что я, маленький? На холоде ведь, с утра, для сугревки…

Такое объяснение Пугачев слышал уже неоднократно от своего ротного и не раз предупреждал Дудко о недопустимости его пристрастия к спиртному.

— Меры примете сами, комбат, — раздраженно бросил полковник. — И учтите, если тут что-то у вас случится, оба пойдете под трибунал.

— Лейтенанта Дудко я уже серьезно предупреждал, товарищ полковник, — сдержанно ответил Андрей. — Но у меня не только командира роты, но и выбывших из строя сержантов некем заменить. За весь день в батальон не дали из резерва ни одного младшего командира. Кроме того, в батальоне нет начальника штаба и замполита…

— Можете не продолжать, комбат. Начальника штаба получите, остальных изыскивайте сами. У меня во всех батальонах такое же положение. Младших командиров и взводных офицеров — некомплект на восемьдесят процентов. Сам я их нарожать не могу!

— А вам, — он повернулся к стоявшему молча Дудко, — я не советую еще раз встретиться со мной в таком состоянии…

Вернувшись на свой КНП, расстроенный Пугачев приказал связисту вызвать командиров рот и тяжело опустился в невесть каким чудом оказавшееся здесь потертое венское кресло. Кажется, он на минуту задремал, потому что когда поднял отяжелевшие веки, увидел напротив себя, возле раскаленной докрасна «буржуйки» жену — командира санитарного взвода батальона Соколову. Усталая, с испачканным сажей лицом, она сидела на снарядном ящике, бессильно опустив руки на колени. Заметив его взгляд, виновато улыбнулась:

— Что-то вымоталась я сегодня: больше ста раненых в тыл отправили. А сколько их еще в батальоне осталось… Разослала девчат по ротам и к тебе на минутку забежала. Устал, да?

— Ничего, — Андрей благодарно улыбнулся, но покосившись на сидевших в землянке связиста, писаря и ординарца, погасил улыбку. — Что с Войтовым, не знаешь?

— Нет, я в роте Абрамова была, когда это случилось, — Ольга протянула иззябшие на морозе руки к раскрытой дверце «буржуйки».

— И меня не было. Тут Шустряков оставался. Потащили комбата не по дороге, а напрямик, по полю, до берега километра три, не меньше. У тебя связи с медсанбатом нет?

— Нас телефонами не балуют, — усмехнулась Ольга. — Вот-вот девчата оттуда должны вернуться. От них о Войтове узнаем.

…А Петра Войтова в это время все еще тащили на шинели вконец выбившиеся из сил Шустряков и двое связных. До небольшого лесочка, в котором расположился дивизионный медицинский пункт, оставалось с полкилометра, и они торопились, пробираясь через попадавшиеся на пути траншеи и окопчики, воронки, спотыкаясь о припорошенные поднявшейся поземкой трупы.

— Куда вы меня несете? — раздался вдруг хриплый голос комбата.

Бойцы от неожиданности остановились и опустили шинель на снег. Войтов, опершись на уцелевшую правую руку, тяжело поднялся. С удивлением, смешанным со страхом, глядел на оставшуюся лежать на шинели свою оторванную по локоть левую руку. Медленно перевел взгляд на затянутую поясным ремнем культю.

— Что это? Когда? — И не дождавшись ответа, хрипло приказал Шустрякову: — Ну-ка, подай мне ее. Где медпункт, там?

И быстро пошел вперед, крепко зажав в правой ладони кисть другой, такой близкой, своей и в то же время до жути чужой руки. Шустряков кинулся к видневшимся уже сквозь редкий лес палаткам дивизионного медпункта. Подбежав к пожилому санитару в надетом поверх телогрейки белом халате, спросил где находится операционная.

— Так у нас их две, мил человек, — ответил тот. — Тебе которую надоть? — И замолчал, растерянно глядя на остановившегося рядом с Юрой Войтова. Тот странно раскачивался из стороны в сторону, пытаясь засунуть под полушубок оторванную руку.

— Веди скорей, отец. А то промерзнет рука, омертвеет, — прохрипел он.

Санитар, торопливо подхватив Войтова сбоку, повел его к ближайшей землянке, обшитой внутри по стенам и потолку белыми простынями. Тут было непривычно светло от четырех электрических лампочек, питаемых небольшим движком. На двух длинных застеленных клеенкой столах шли операции. Кто-то тихо и монотонно стонал.

— Куда? Почему без разрешения? — раздраженно закричал на вошедших стоявший ближе к двери хирург.

— Да вот комбата нашего… Видите как, — растерянно забормотал Шустряков, но врач уже не слушал его. Он глядел на покачивающегося старшего лейтенанта в разорванном полушубке, из-под которого виднелась туго перетянутая культя с застывшими сгустками крови.

— Пришейте мне руку, доктор! — четко, словно приказ, произнес Войтов, протягивая врачу свою уже посиневшую окровавленную ношу. — Она еще живая, ее можно пришить…

Комбат шагнул к хирургу и, не сгибаясь, во весь рост, рухнул на пол, потеряв сознание.

— Помогите его уложить на кушетку, — приказал хирург Шустрякову. — Разденьте и уходите отсюда. Одежду оставите в приемной.

— А как с рукой-то, доктор? — робко спросил Юра. — Можно ее пришить?

— Что надо будет, то и сделаем, — снова раздражаясь, ответил тот. — Кто там дежурит в приемной? Почему пропустили посторонних в операционную? А ну, выведите их отсюда!