Владимир Макеев - Кому светят звезды

Очнувшись на мгновение, Вологдин увидел невысокий крестовик мачты. Не новый ли мираж? Нет, четко выделялся форштевень судна.

Рассказывают, что после долгих, тяжелых странствий, заметив землю, моряки обретают второе дыхание, удесятеряются их силы. Так случилось и с Михаилом. Почувствовал, что оцепенение прошло и он может управлять своим телом, двигать руками и ногами. Но тут обожгла мысль: «Что же за судно? По виду рейдовый катер, — определил он. — Но чей? Идет с запада, флага на корме не видно. Вдруг гитлеровцы?..»

Вологдин передвинул по ремню вперед кобуру и вытащил пистолет. Времени осталось лишь на то, чтобы мысленно попрощаться с женой, с боевыми друзьями…

Ни на секунду Михаил не спускал воспаленных, покрасневших от соленой морской воды глаз с катера. Корабль повернул, и Вологдин закричал от радости, увидев советский флаг.

Когда катер подошел к летчику, за борт полетел привязанный пеньковым тросом спасательный круг. Моряки подтянули Вологдина к корме и втащили на палубу. Лежа на ней, он попытался глубоко вздохнуть, но что-то стиснуло грудь, из легких вырвался лишь густой хрип. С трудом он поднялся на ноги, но зашатался и упал бы, не поддержи его моряки.

— Несите в кубрик, переоденьте в сухое, — приказал спустившийся с мостика командир катера.

В кубрике, лежа под двумя одеялами, Михаил забылся тяжелым сном. Лишь к утру окончательно пришел в себя.

На другой день связной самолет доставил Михаила в эскадрилью. Печален был его доклад командиру. Вологдин сообщил подробности гибели боевых товарищей.

— Да, они погибли как герои… Вечная им память, — заключил комэск и уже другим тоном прибавил: — Мы будем мстить… Идите отдыхайте и снова за боевую работу.

Тяжелой показалась Вологдину дорога до казармы. Шагал, понурив голову, скорбя, что нет рядом всегдашних спутников — суетливого Быстрова и спокойного, сосредоточенного Глухова. Как все нескладно пока получается! Самолетов не хватает, гитлеровцы хозяйничают в воздухе. И что сделаешь, если не прикрывают истребители? Каждой машине цепы нет. А разве не бесценный капитал люди?

В общежитии Михаил с болью оглядел аккуратно заправленные койки погибших товарищей и, сев на одну, подумал: «Сейчас бы Глухов сказал: «Ладненько, скоро на ужин». Любил воздушный стрелок слово «ладненько». И сам был ладным человеком. Не сидеть бы мне здесь, если бы не он. Расшлепал бы меня фашист, как Быстрова».

Не было сил больше находиться в комнате, и Вологдин торопливо вышел, надеясь убежать от пустых кроватей, но не мог убежать от грустных и тягостных дум. Вместе с другими летчиками Михаил пошел на ужин, но аппетита не было, и он просидел за столом, так и не притронувшись к еде.

Из столовой подался на освещенный тусклым вечерним светом берег. Под ногами шуршали галька и ракушечник, трещал выброшенный волнами сухой тростник. До самой ночи бродил Вологдин по холодеющему песку, всматриваясь в дегтярную морскую даль.

Позади Михаила зашуршал песок, и на его плечо легла чья-то рука. Обернувшись, увидел комиссара эскадрильи Бойцова. Полный, широкогрудый, в полумраке светлой летней ночи он казался огромным.

— Плохо, брат, трудно? — снимая руку с плеча Вологдина, сочувственно спросил старший политрук.

— И сказать не могу, как мне худо. Все потерял: друзей, самолет, да, кажется, еще и доверие командира… — тоскливо произнес Михаил. — Задачу не выполнил. Надо было идти в разведку на бреющем, у самой воды, тогда, может, и проскочили бы… Стрелок-радист моего приказания покинуть машину не выполнил, продолжал стрелять до последнего патрона.

— Недовольны собой? Это хорошо. Чем злее мы будем на врага, тем быстрее воевать научимся.

— Я несколько раз мысленно бой переигрывал. Жаль, в жизни не переиграешь!

— Опыт на войне не сразу приходит. За одного битого двух небитых дают. Хотя, по-моему, в целом вы действовали правильно. А Глухов? Геройский он человек. «Мессер» подбил. Вам жизнь спас. Успел передать по радио, где находитесь, поэтому и катер выслали. В бою сразу видно, кто чего стоит. Подвиг Глухова будем помнить, пока сами живы. И на командование зря грешите, оно вам доверяло, доверяет и будет доверять.

— Вот за это спасибо. Камень с души сняли. Я уж думал, третьей машины мне никто не даст.

— Машины, конечно, жаль, они все на счету у нас. Только люди дороже. Особенно боевые, как вы.

— Что же, товарищ старший политрук, вы меня еще и хвалите? — удивился Михаил.

— Хвалить не хвалю, а в мастерство ваше верю.

Вологдин смущенно замолчал. Комиссар заставил его взглянуть на все шире, с дальней перспективой, по-новому осмыслить события и оценить их. Михаил не знал, что говорят в таких случаях. Просто поблагодарить — это, наверное, не то.

А Бойцов и не ждал никакой благодарности. Рад был, что повеселел Вологдин. Улыбнулся, снова положил руку на плечо летчика.

— Теперь главная новость, — тихо проговорил он. — В училище вы осваивали И-шестнадцать. Мы с командиром решили откомандировать вас в истребительный полк. Для дела и для вас лучше. Фашисты войну начали, а мы ее в Германии кончать будем. И выше голову! А теперь — спать. Видите, небо усеяно звездами, значит, будет погода. Эскадрилье завтра летать.

— Сегодня, товарищ комиссар!

— И верно ведь, уже сегодня.

Катя редко бывала дома. Будущие радисты жили на окраине Ленинграда в пустующей школе.

По воскресеньям учеба заканчивалась раньше и курсантам разрешали навестить родных.

После занятий Катя вышла во двор. Пахло прелыми, неубранными листьями. Моросил холодный, осенний дождь. Ветер подхватывал легкие капли и швырял в окопные стекла. Катя спряталась в подъезде и задумалась в нерешительности. Выходить из помещения не хотелось. «Отпроситься домой или отложить до лучшей погоды?»

— Дождя испугалась? — услышала Вологдина за спиной голос подружки Нади Деговой. — Кончится скоро, тучи высоко идут. Пойдем ко мне в гости!

Катя знала, что дома у подруги мать с маленьким сынишкой. Каждый раз после увольнения Надя возвращалась расстроенной. Ее родным приходилось трудно.

— Стоит ли в такую непогоду?

— Пойдем, Катюша, давно в городе не были, — настаивала Дегова. — У моих побудем, к тебе заглянем.

— Хорошо, уговорила, — согласилась Катя. — Отпросимся, хлеб за ужин получим и пойдем.

Шагая по непривычно грязным улицам, подруги замечали обозначившиеся повсюду приметы войны. Окна нижних этажей домов были заложены мешками с песком, кирпичами. В стенах угловых зданий зияли амбразуры. На проезжей части улиц громоздились противотанковые ежи. Кое-где на мостовых валялись причудливые спирали сорванных со столбов проводов. На некоторых зданиях крупными буквами было начертано: «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!» Через открытые двери парадных виднелись надписи углем: «Не ходите по лестнице с горящими лучинами и жгутами».