Антонио Итурбе - Хранительница книг из Аушвица

Ота, такой легкий и на дела, и на слова, чувствует, что эти последние вдруг застревают у него в горле, но он вовсе не стыдится того, что Дита замечает слезы в его глазах.

— Иногда по ночам мне кажется, что я слышу, как он поет.

Доходит до того, что, когда один из них отводит взгляд в сторону, вспоминая особенно тяжелый или болезненный момент этих страшных лет, другой тоже направляет свой взгляд к той же точке — точке схождения, куда обычно мы допускаем только самых близких людей, кому полностью доверяем, тех, кто видел, как мы смеемся и как плачем. Они перебирают все те моменты, которые навсегда оставили на них свои отметины. Оба так молоды, что рассказать о своих последних годах — все равно что рассказать о всей жизни.

— Интересно, что сталось с Менгеле? Его повесили? — задается вопросом Дита.

— Еще нет, но его разыскивают.

— Найдут ли?

— Конечно же, найдут! Не меньше полудюжины армий разыскивает его. Его арестуют и будут судить.

— Да пусть его просто повесят, он — преступник!

— Нет, Дита. Его нужно судить.

— Да зачем терять время на эти формальности?

— Просто мы лучше их.

— Так же говорил и Фреди Хирш!

— Хирш...

— Как же его не хватает.

Подходит их очередь, и оба решают свои проблемы с документами. Готово. Они не перестают быть двумя незнакомцами, настает момент пожелать друг другу удачи и распрощаться. Но он спрашивает, куда она пойдет потом. Она говорит, что в офис Еврейской общины; хочет узнать, верно ли то, что ей сказали: что она как сирота может претендовать на небольшое пособие.

Ота говорит, что, если она не против, он проводит ее до офиса Еврейской общины.

— Мне как раз по пути, — заявляет он с такой серьезностью, что она и не знает, верить его словам или не верить.

Это некий предлог, чтобы побыть с ней подольше, но не ложь. Направление, в котором пойдет Дита, — теперь и его дорога.

Спустя пару дней в Теплице, в нескольких километрах от столицы, Маргит Барнаш метет полы в парадной дома перед дверью в квартиру. Отрешившись от окружающего мира, она сосредоточенно работает метлой, думая об одном парне, который развозит покупки на велосипеде и каждый раз радостно трезвонит, проезжая мимо нее. Думает, что, пожалуй, пора начать лучше причесываться по утрам и подвязать волосы новой лентой. И вдруг краем глаза замечает некую тень, скользнувшую в парадную.

— Что-то ты растолстела, девушка! — слышит она обращенные к себе слова.

Ее первое побуждение — брякнуть в ответ какую-нибудь гадость соседке-грубиянке. Но спустя мгновение у нее чуть метла из рук не вываливается.

Это же голос Диты.

Из них двоих старшая — Маргит, но с Дитой она всегда чувствовала себя младшей сестрой. И она бросается в объятия Диты точно так, как это делают маленькие дети, — не рассчитывая силы броска и ничего не опасаясь.

— Мы же сейчас на пол свалимся! — выдыхает Дита в паузе между двумя раскатами счастливого смеха.

— И что с того — раз уж теперь мы вместе!

И это правда. Наконец хоть что-то оказывается правдой. Ее ждали.

Ота был ее особым другом, приезжавшим на поезде в те дни, которые она освобождала от своей временной — то там, то здесь — работы, которую удавалось найти. Эта временная занятость совмещалась с учебой в городской школе, в которой она вместе с Маргит старалась как-то наверстать упущенное. Если это было возможно.

Теплице — старинный город-курорт, знаменитый своими целебными водами. Так что Дита нашла здесь свой Берггоф. Здесь нет Альпийских гор, как в «Волшебной горе», но рядом — возвышенности Богемии. Ей нравилось гулять по мощенным прямоугольной брусчаткой улицам, хотя война нанесла довольно серьезный урон этому прекрасному городу с его аристократическими особняками. Порой Дита спрашивала себя, что сталось с загадочной мадам Шоша, которая покинула санаторий в поисках новых горизонтов. Она с удовольствием спросила бы у нее совета относительно того, что ей делать со своей собственной жизнью.

Красивейшая синагога погибла в пожаре, и ее покрытые черной сажей развалины явственно напоминали об ужасах всех последних опаленных огнем лет. По субботам Диту на этих прогулках сопровождал Ота. Он говорил ей о тысячах самых разных вещей. Это был молодой человек с ненасытным любопытством, его интересовало все на свете. Иногда он немного жаловался на необходимость сложным образом комбинировать поезд и автобус, чтобы преодолеть восемьдесят километров, отделявших Теплице от Праги. Скорее, даже не жаловался, а по-кошачьи мурлыкал.

Это были месяцы приятных блужданий по бульварам и площадям, которые постепенно восстанавливали свои цветочные клумбы и рабатки, возвращая Теплице его кокетливый облик курортного города с термальными водами. За время своих прогулок Дита и Ота оказались прочно оплетены той самой нитью. Через год после их встречи в очереди перед паспортным столом Ота произнесет те слова, что изменят все:

— А почему бы тебе не приехать в Прагу? Не могу я любить тебя на расстоянии!

За долгие вечера совместных прогулок они уже успели рассказать друг другу свои жизни от начала и до конца. Настал момент вернуться к нулевой отметке и начать новый цикл.

Ота и Дита поженились в Праге. В 1949 году родился их первый ребенок.

После прохождения долгих и трудных формальностей Ота смог восстановить право собственности на фабрику дамского белья, принадлежавшую его отцу, и взял на себя руководство с целью возродить ее к жизни. Это дело внушало ему особые надежды по следующей причине: занимаясь им, он некоторым образом мог повернуть время вспять. Невозможно полностью восстановить потери или заставить исчезнуть полученные шрамы, но по крайней мере это был некий способ вернуться в Прагу 1939 года, символом которой и был для него семейный бизнес. Ота вовсе не был уверен в том, что хочет стать предпринимателем. С ним происходило примерно то, что и с его отцом, который предпочитал иметь дело с оперными партитурами, а не с бухгалтерскими отчетами. Сын тоже оказывал явное предпочтение языку поэтов перед языком стряпчих.

Но для того чтобы разочароваться в бизнесе, времени ему не хватило. На улицах Праги не успели остыть следы сапог нацистов, когда появились советские сапоги, топча все подряд. С мелочным упрямством истории, склонной к повторениям, у них вновь конфисковали фабрику. На этот раз — именем не Третьего Рейха, а коммунистической партии.

И снова они остались ни с чем. Кто угодно на его месте впал бы в отчаяние. Но Ота не сдался. Как и Дита. Они были рождены, чтобы плыть против течения. Благодаря владению английским языком и своим познаниям в ооласти литературы молодой человек получил место в министерстве культуры. Его работа состояла в отслеживании издательских новинок и поиске того, что представляло достаточный интерес и ценность, чтобы быть переведенным на чешский язык. Он оказался единственным служащим соответствующего уровня, который не был аффилирован с коммунистической партией. В то время слова очень многих были пропитаны ленинизмом. Но ему никто не смел читать на эти темы лекции, поскольку Ота знал о марксизме больше любого из них. Он один прочел об этом гораздо больше, чем все они вместе взятые. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что коммунизм — это очень красивая тропа, ведущая к пропасти.