Александр Письменный - Фарт

Лицо Конашевича посерело, лысина снова покрылась испариной. Он стоял перед Мюнгом жалкий, испуганный, глаза его глядели, как у парализованного пса.

Эрнест Пауль Мюнг, он же «Австралиец», он же «семьдесят первый», он же Двибус, шагнул к Конашевичу, опрокинул табуретку. Он схватил Конашевича за грудь, скомкал накрахмаленную манишку, шелковый зеленый галстук с черными побегами и прижал к себе.

— Не люблю лишних слов, господин Конашевич, — проговорил он голосом, подчеркнуто спокойным. — Советую по утрам принимать холодный душ. Способствует здоровью.

Конашевич опустил плечи, сжался, взял пакет и вышел, бормоча что-то трясущимися губами. Шляпу он надел на улице, когда за ним захлопнулась калитка. На улице по-прежнему была мертвая тишина. Серый кот перебегал улицу.

Двибус постоял секунду, прислушиваясь к шагам посетителя, затем запер дверь, взял трубку и усмехнулся. Он любил драматические сцены.

У деревянного причала на глинисто-серой речной воде стояла на приколе подводная лодка. На ней еще не было ни перископов, ни барбетов, люки были распахнуты настежь, палуба и борта были в пятнах сурика.

За время своей службы на «Донце» Федор Бухвостов не раз видел подводные лодки, поэтому он сразу обратил внимание на корму, где поднималась странная пристройка.

— Это что такое? — спросил он Сударышина, когда вместе с остальными матросами, прибывшими из Одессы, они вышли на причал.

— Новая система, — не колеблясь отозвался Сударышин и с интересом стал разглядывать лодку.

— Один черт, — заметил Журик, бросив безразличный взгляд на корабль, на котором отныне предстояло ему служить.

Как ни велико было желание Сударышина поддержать свой авторитет бывалого подводника, любопытство пересилило, и он закричал часовому, стоявшему на причале с винтовкой за плечом:

— Эй, браток, что у ней на корме за чертовщина? Может, гальюн на всю команду?

— Давай отваливай, — отозвался часовой. — От такого гальюна у тебя кишки сведет.

— Крыса сухопутная! — огрызнулся Сударышин. — Тебе портянки сушить на бережку, а нам плавать на этой чертушке!

Подходили другие моряки, назначенные на новую лодку. Не торопясь люди закуривали, знакомились, кое-кто находил старых друзей.

Вскоре явилась группа офицеров во главе с капитаном второго ранга. Это был командир лодки, мужчина средних лет, невысокий, ловкий офицер. Китель из тонкого сукна безукоризненно сидел на его прямых плечах. Гладкое матово-желтое лицо выдавало в нем любителя крепкого кофе и заядлого курильщика табака. Он бросил короткий взгляд на матросов и сказал что-то лейтенанту с дряблым лицом. Лейтенант подал команду построиться. Моряки встали в две шеренги, и командир познакомил их с офицерами.

Лейтенант с дряблым лицом оказался старшим офицером. Другой лейтенант, чистенький, упитанный и очень юный, был штурманом. Внимание матросов привлек мичман — коренастый, веснушчатый молодой человек со вздернутым носом и озорными глазами. Он подмигнул команде и, сжав правую руку в кулак, весело взмахнул им с таким видом, словно говорил: «Держись, братва, я сейчас такую штуку отмочу, будете довольны!» Столько силы и здоровья было отпущено этому человеку, что его китель, застегнутый на все пуговицы, казался тесным. Ни минуты мичман не стоял спокойно — он то оглядывался, то подмигивал, то сдувал невидимые пушинки с рукава. Это был минный офицер Вероний Сидорович Глушков. Приятели-офицеры звали его Верочкой.

Рядом с Глушковым стоял инженер-механик. Это можно было определить по серебряным погонам с черными просветами. Позади офицеров держался боцман с дудкой на груди, худощавый сумрачный человек по фамилии Ляпунов. Углы губ у него были опущены, что придавало лицу боцмана особенно свирепое выражение. Из-за коротко сплюснутого подбородка нижняя часть его лица напоминала плоскогубцы.

— Видал обхождение? Только за ручку не здоровкается, — прошептал Сударышин Бухвостову.

Командир заговорил о задачах, которые стоят перед экипажем новой лодки, и Сударышин насторожился. Из слов капитана явствовало, что перед ними не простая подводная лодка, а подводный минный заградитель, о чем, кроме чинов команды, никто не должен знать. Название заградителя «Спрут». Он берет с собой на борт шестьдесят мин, из которых достаточно одной, чтобы заградитель в случае чьей-нибудь неосторожности разлетелся на куски вместе со всем экипажем. Сударышин нахмурился. Нахмурились остальные моряки. Журик побледнел. Стали серьезными лица офицеров.

Командир приказал выйти из рядов тем, кто никогда не плавал на подводной лодке. Этих людей мичман Глушков построил отдельно и повел на палубу лодки, а затем вниз, через горловину боевой рубки. С ними отправился инженер-механик.

В лодке пахло краской и машинным маслом. Внутренность ее в перспективе, если посмотреть из конца в конец, круглыми отверстиями дверей в переборках походила на полость подзорной трубы, из которой вынули стекла. И такая теснота была внизу, что, казалось, того и гляди, зацепишься за какой-нибудь краник. Трубы, рычаги, рукоятки, штурвалы, циферблаты приборов, лепящиеся один подле другого, с первого взгляда производили хаотическое впечатление. Федор и другие матросы, впервые спускавшиеся внутрь подводной лодки, двигались с опаской. Черт его знает, зацепишься невзначай, да и утопишь лодку, а вместе с ней и себя, и всех товарищей.

Журик притих, сжался, пригибая голову, осторожно переступая с ноги на ногу.

— Боже ж мой! Цэ не дило… Я не можу плавать на такой посудине, — бормотал он.

Мичман Глушков услышал матроса. Он поглядел на Журика и сказал:

— А ты рапорт подай: дескать, прошу увеличить размеры лодки согласно моей комплекции. Ишь сколько добра отпустили дяде!

— Как вспомнишь, что на эту мышеловку еще шестьдесят штук мин загрузят — совсем дело компот, — сказал кто-то из матросов.

— Э-э, парень, зато слава, — ответил Глушков и, живо повернувшись, выпятил грудь и поднял указательный палец.

«Ну, со славой нам не чай пить», — подумал Федор Бухвостов.

В носовом отсеке он увидел два новых торпедных аппарата и оживился. Все-таки знакомое дело.

— Торпедные, — сказал он Журику. — Поднимешь крышку, зашлешь торпеду — и пли! Так она и пойдет в обгон лодки прямиком, не удержишь.

— Минер? — спросил Глушков.

— Так точно.

— Добро, я тоже минер, — сказал Глушков.

— Теперь мы все минеры, — сказал Федор. — И ты минер, — кивнул он Журику.

— Ни-и, якой я минер, я матрос, — хмуро возразил Журик.

— Не журись, Журик, все одно там будем, — сказал один из матросов.

— Ждут нас не дождутся, — поддержал Федор.

— Где?

— А на том свете.