Александр Письменный - Фарт

— Надо управиться, какой может быть разговор.

Они закурили.

— А то ведь ночью придется работать. В потемках.

— А чего, можно поработать и ночью, наше дело ремонтерское.

— Я еще дня три назад здесь был. Хоть по графику и не полагалось. Чуяло мое сердце, — снова сказал Бетаров.

— Не люблю работать ночью, — сладко затягиваясь, сообщил Кондратьев. — Тут у нас что хорошо — природа. Пичужки разные, зверье. Я вот там на скале, когда приехал, тура видел. Ну, может, не тура, козла. Кто их разберет. А ночью что, ничего не видать. Унылость.

Голос Кондратьева звучал молодецки, бойко, а лицо оставалось постным и хмурым.

— Кондратьеву интерес до природы! — усмехнулся Савельев. — Будет брехать.

— А то вот смотришь, и чего тут только не растет! Вон, к примеру, глянь-ка, по-нашему вроде лопух, а по-здешнему какой-нибудь фикус, что ли. Я-то ведь сам орловский.

Кондратьев ткнул рукой в оконце. Ни Бетаров, ни Савельев и не взглянули, на что он показывает.

— Фикус — растение домашнее, тут ему делать нечего, — назидательно заметил Савельев.

— А что, я природу уважаю, — упрямо повторил Кондратьев, будто с ним спорили.

— Не смеши людей, дай-ка лучше масленку, — сказал Бетаров. — О природе мы дома поговорим.

Он смазал подшипник поворотного блока, однако постукивание не прекратилось.

— Как припарки мертвяку. Полетел подшипник, — заметил Савельев и сплюнул в оконце.

Бетаров посмотрел на часы.

— Рано прибыли. До остановки уйма времени.

— Ничего не рано. Пока пообедаем, — сказал Савельев.

Один за другим они спустились с эстакады и подошли к костру.

Нестор снял ватник, бросил на увядшую траву и разлегся шагах в пяти от костра. Небо над ним было далекое, бездонное и пустое. Ни облачка, ни птицы на всем протяжении от горы до горы. Легкий ветерок тянул в его сторону запахом сухой травы. Временами этот запах забивало горьким дымом костра.

Лежа на спине и глядя в небо, Бетаров подумал о том, что ведь это, если честно признаться, беда с ним приключилась и ничего больше. Нужно же было потерять голову, втрескаться по уши, и в кого!.. Да на черта он сдался ей, пентюх неотесанный! Да еще сдуру вел себя так, что хуже нельзя! Наверно, она теперь и слышать о нем не может…

И мысль эта была такой нестерпимой, обжигающей, что он покосился на товарищей, точно они могли догадаться, о чем он думает.

«А все-таки я ее переломлю. Пусть что хочет делает, не отстану, не смирюсь!»

Тарасов, сидевший на корточках у костра, пригнулся еще больше и глянул вдруг на Кондратьева с одной стороны, потом еще пристальнее — с другой, будто что-то увидел в его лице.

— Чего тебе? — спросил Кондратьев обеспокоенным голосом и провел ладонью по щеке.

— А ты не больной, Андрюшка? — участливо спросил Тарасов.

— Почему больной?

— А посмотри, до чего все у нас здоровые, загорелые, веселые. А ты блеклый какой, будто застиранный.

— Иди ты, знаешь!.. — сказал Кондратьев, поняв, что его опять разыгрывают.

Рабочие засмеялись.

Нестор перекатился на живот, приподнялся, вытащил из кармана ватника книжку и стал читать.

«Конечно, я и голову потерял потому, что она не такая, как другие», — тотчас снова подумал он о Татьяне Андреевне, вспоминая, как последний раз, кончив работу, помчался на станцию, и все, что там произошло. Набраться бы силы, и чтобы туда больше ни ногой. Не пара она такому человеку, как он. Да как же наберешься силы, когда день и ночь о ней только и думаешь! Потому его так и потянуло к ней, что она не такая, как другие. А дотянешься ли, кто знает? Какую чертову пропасть книг он прочитал, сколько всего запомнил, ни дать ни взять в башке целая энциклопедия, а есть ли настоящие знания, пойди разберись!..

Испекшуюся картошку Тарасов выкатил из золы костра, Мергиев развернул тряпицу с солью, вынул из вещевого мешка литровую бутыль молока, развернул запасенные каждым рабочим съестные припасы — хлеб, печеные яйца, помидоры, козий сыр.

— Нестор, будет тебе читать, и так чересчур вумный, — сказал Тарасов.

Бетаров закрыл книгу.

И только он пошевельнулся, чтобы подсесть к костру, как в дальних зарослях шиповника послышался громкий птичий крик.

— А ну, тихо! — скомандовал Нестор и застыл, вытянув шею.

Все замолчали, насторожились. Тарасов замер на корточках у костра. У Кондратьева от любопытства и ожидания открылся рот и отвисла челюсть. Едва заметным движением головы Бетаров показал в сторону дальней опоры.

Там, на краю поляны, у самого леса, зеленовато-рыжей волной поднимавшегося к гребню горы, можно было разглядеть в траве двух больших серых птиц. Они были похожи на куропаток, с такими же палевыми разводами, только покрупнее. Над ними у самой опоры, на голой скале, стоял красавец тур, могучий, круторогий, с царственной осанкой. Секунду или две нельзя было заметить в нем никаких признаков жизни. Он был как бы продолжением скалы. Потом он потянулся к бетонному башмаку опоры и то ли лизнул его, то ли понюхал.

— Гей! — заорал вдруг дурным голосом Кондратьев.

Тур исчез мгновенно, одним невероятным прыжком, точно в нем сработала тайная пружина. Исчезли и улары, или горные индейки, всегда обитающие вблизи стоянки туров.

— Эх ты, микроб поганый, вирус! — с укором сказал Кондратьеву Мергиев. — Тур не боится ни бетона, ни металла, привычный, видать, к нашей дороге, будто она сделанная от природы, а ты на его кричишь! Блажной ты парень, Андрюшка, придется тебя опять просвещать магнетой.

— Эх, ружье бы! — сказал Кондратьев, не слушая Мергиева. Он весь преобразился, слетело уныние с его длинного тусклого лица, блеклые щеки порозовели. — Так бы и врезал промежду глаз.

Бетаров ласково тронул его за коленку и показал кулак:

— А это видел?

— А что? Зверь ведь, — значится, давай бей!

— У нас в селении нашелся такой прыткий. Ты хоть, Кондратьев, дурной, а тот, охотник, закон знал. Говорит, тур, видишь ли, вышел прямо на него. Он и жахнул сразу из двух стволов. Вопрос, конечно, зачем у него ружье заряжено пулями? Приволок он тура в селение, закатил пир на весь мир. Кто-то из гостей на охотника и донес. Пришли из охотничьего надзора — плати штраф, десять тысяч…

— Иди ты! — сказал Кондратьев, все еще оживленный.

— А что? Небось не меньше, — заметил Тарасов.

— В точности не знаю. Одно известно — большой штраф. Охотник туда, сюда, а это, говорит, глупость для детей и клевета. «Не убивал я тура, убил дикого козла, а приятелей обманул, чтобы больше чести». — «А какие у тебя доказательства?» — «Пожалуйста, завтра принесу голову». Проходил весь день в горах — нет козла. Тогда он в город поехал, упросил на бойне продать голову домашнего рогача и принес. А ты: «Эх бы ружье!..»

Вода в котелке закипела, заварили чай, и рабочие принялись за еду.