Александр Письменный - Фарт

— Нестор, а как насчет пульпопровода? — поедая горячую картошку с помидорами, спросил Мергиев.

— Затерло пульпопровод.

— Верно, Вараксин, бюрократ, чтоб ему треснуть не по шву? Вот сквалыга, свет таких не видел! — сердито отозвался Тарасов.

— Да уж что говорить, — сказал Савельев. — Как Нестор воевал насчет роликов на вагонетках? А плохой получился результат? — Он стал загибать толстые, привычные к грубому металлу пальцы: — Переиначили ролики по-нашему. Стали меньше греться подшипники, снизился расход смазочных материалов, вагонетки стали устойчивее. Значит, давай пускай их быстрее. Плохо? Новое предложение — комбинированные коронки для станков Крелиуса. Опять есть эффект!

— Про это мы знаем, — сказал Тарасов.

— Мы знаем, а он не знает? Чего он с пульпопроводом тянет? Время идет, люди смеются.

— А чего смеются? Нечего смеяться! Осточертели эти новшества, — сказал Кондратьев, и лицо у него снова было унылое, постное, скорбное.

Тарасов рассмеялся:

— Вот, вот! Так, наверное, и Вараксин кумекает. Новшества человеку спать не дают. А человек спать любит.

— Нет, братцы, — сказал Бетаров. — С пульпопроводом я сам малость сплоховал. О Вараксине ежели говорить, он что же, инженер неплохой, знающий. И не в том вопрос, что бюрократ. Кстати, он и не бюрократ вовсе. Хитрый мужик и ленивый, как черт. Вот в чем секрет. К тому же, может, и обиженный.

— На кого он обиженный? — с вызовом спросил Тарасов.

— На бога, на людей, на самого себя… Где-то его малость, может, тюкнули, вот он теперь ни мычит, ни телится. На производстве хуже нет обиженного человека. Бюрократ — это всегда карьерист. А Вараксин сидит на руднике, о карьере не помышляет, одного хочет — поменьше хлопот, поменьше затруднений. Ни до чего ему дела нет. Вот в чем беда.

— Кому молока налить? — спросил Мергиев.

Кондратьев подставил кружку.

— Ну хорошо, Вараксин, Вараксин, а с пульпопроводом что? — напомнил Савельев.

— С пульпопроводом у меня осечка. Знаний не хватило. С виду будто эффектная вещь, а если разобраться экономически — пшик, и все!.. Я посидел с механиком, он все расчеты выложил. Если бы трасса шла с постоянным уклоном, тогда ничего. А тут горы. В одном месте один уклон, в другом — иной, а в третьем — обратно подъем, да немалый. Расчеты приказал сделать Вараксин. Взяли разрез местности, высотные точки. Своим ходом пульпа не пойдет. Вараксин это сразу еще без расчетов понял, инженерская башка все-таки. Нужно строить насосные станции для подкачки. Нет выгоды, вон какая вещь… Ничего, придумаем что-нибудь другое. Неудача, что говорить, а сперва сильно расстраивался.

— Чего расстраиваться? Не каждое предложение обязательно идет в дело, — сказал Савельев.

— А говорил, дробилки ставить некуда, — заметил Мергиев.

— Это он с ходу, чтобы поскорее отделаться. А когда я нажал, он вызвал механика. Ничего, что-нибудь предложим другое. На пульпопроводе свет клином не сошелся.

— Заладили: «Вараксин, Вараксин!» А он какой человек? Да так, одно слово — гильза, — сказал Тарасов.

— То есть как гильза? — не понял Мергиев.

— Ну, гильза. Стреляный патрон. Приедет новый директор, он ему даст жизни!

— И кому они нужны, эти новшества, — уныло повторил Кондратьев.

Бетаров вытер о траву руки и взглянул на часы:

— Двенадцать без двадцати! Давайте, братцы, на станцию. Сейчас остановят дорогу.

Все поднялись, сложили остатки провизии в вещевой мешок. Мергиев затоптал костер и выплеснул в него остатки из чайника.

— Ну и черт с ним, с пульпопроводом! Лучше нашей подвесной, кудахошьшагающей, ничего в горах не придумаешь. Ни оползни ей не страшны, ни снежные заносы, ни мостов не нужно, ни туннелей. Топает с горы на гору, чисто великан какой, — сказал Тарасов.

В последнее время Марья приметила: дед Токмаков что-то часто повадился на кухню. Принесет утром дрова, наколет щепок для растопки, предлагает плиту разжечь. Марья гонит его — рано топить плиту, понадобится — сама управлюсь. Дед Токмаков уйдет, а через полчаса является снова: «Не надо ли поточить ножи?» — «Чего их точить? Они вострые, чищеные». Тогда дед спрашивает: «А как нынче с водой? Насос не вышел из строя? Или, может, нужно вынести мусорное ведро?»

— И чего ты тут толкешься, дед? День-деньской толкется и толкется. Ай у тебя делов нет? — не выдерживала Марья.

Дед Токмаков уходил — и вскоре возвращался опять: то узнать, который час, — у него, видишь ли, часы стали; то взять кипяточку; то придет и станет у дверей, будто какой-то нездешний.

Как-то у Марьи испортилась мясорубка, винт заело. Марья понесла ее к Токмакову.

Как обычно, дед Токмаков возился в дровяном сарае, ладил бочонок для засолки капусты. Увидев Марью, он оживился, положил на верстак скобель, смахнул стружки со скамьи, обтер скамью ладонью.

— Мое почтенье, — сказал он, хотя они сегодня виделись раз пять. — Милости прошу, садитесь, будьте любезны, — пригласил он с необычной обстоятельностью.

— Мясорубка вот, винт заело.

— Это мы мигом. Садитесь, прошу вас, — сказал дед Токмаков и не глядя положил мясорубку на верстак рядом со скобелем. — Цельный день на ногах, цельный день в трудах. Имеете полное право отдохнуть малость.

— Есть у меня время рассиживаться. Небось я одна за всех, — сказала Марья, но, удивленная обходительностью Токмакова, присела на край скамейки.

— Зима у ворот, а мы только вспомнили — кадушки наши нынче совсем рассохлись.

Это был камень в огород Валентины Денисовны, ведавшей хозяйством метеостанции, и Марья его одобрила:

— Уж это как водится. Они запамятуют, а вам хлопоты, — сказала Марья, переходя на «вы», так же как дед Токмаков.

— Ничего не попишешь, такая наша судьба жизни, — отозвался Токмаков, садясь рядом с Марьей и расправляя бороду.

— Все хлопоты, заботы, — вежливо повторила Марья.

— Без этого нельзя. Возьмите, к примеру, сад. Со стороны вроде бы растет, ну и слава богу. А сколько вложено в него трудов? Видимо-невидимо! — Дед Токмаков привстал со скамейки и вытащил на свет саженец яблони, приготовленный для посадки. — Опять же, к примеру, яблоня. Со стороны посмотришь, дерево как дерево — листочки, стволик, корешки, но хитрости в ней — пуще любого зверя.

— Уж вы скажете!..

— Хочете, крест дам? Посади ее где в долине — нипочем не примется. Ей подавай место возвышенное, чтобы холодный воздух в низину стекал, она любит покой, тепло, аккуратность Не полил вовремя — зачахнет, перелил — заест грибок. А подкормка, а опрыскивание? Цельная наука.

— Хлопот, хлопот! — сочувственно произнесла Марья. — А годы ваши уже не те.

Дед Токмаков пригнул голову, снизу взглянул на Марью и спросил настороженно: