Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Ева крепко сжимала автомат. Легкое движение пальцем — и опять кто-то из гитлеровцев рухнул на пол. Пули свистели над ней, крошили стены, посыпалась известка с потолка, но она продолжала стрелять. Потом почувствовала сильный удар в грудь, второй — в живот, пальцы сами разжались, выпустили оружие, и Ева упала.

Нет, у нее ничего не болело, она была в полном сознании, только все вокруг тонуло в липком, противном тумане, и казалось, слегка раскачивался пол. На его наклонной плоскости, прямо перед своим лицом, Ева увидела высокие черные сапоги. Она не застонала, когда ее пинком сбросили на несколько ступенек вниз.

Ева слышала выстрелы и крики, но ей было уже все равно.

Туман над полем постепенно рассеивался. День обещал быть солнечным и теплым, на небе — ни облачка.

Бойцы скатывали шинели, закуривали.

Заблестели на солнце красные крыши Бретвельде. Позиций немцев, находившихся на расстоянии километров трех, видно не было. Царила тишина.

В семь часов на наблюдательном пункте майора Свентовца появился капитан Гольдвельд. Его «виллис» проскочил по проселочной дороге с севера и теперь стоял с работающим двигателем в поле.

— Ну, все же удалось вас разыскать, — сказал тихо Гольдвельд.

У него было серое, помятое лицо, грязный мундир. Он пожал руку Свентовцу, потом достал из кармана трубку и пососал мундштук.

— Табак кончился, — грустно сказал он и потер руками воспаленные глаза.

— Вы привезли приказы? — спросил Свентовец.

Гольдвельд кивнул.

— Черт побери, — вдруг взорвался, — как нелепо он погиб!..

— Кто?

— Командир Крыцкий. Погодите-ка, майор, сейчас расскажу. — Он пососал трубку мясистыми губами. — Так вот, вчера во второй половине дня, — начал он, — командир перебросил командный пункт в Кляйн Бретвельде. И зачем? Я говорил ему, давайте переберемся на северо-восток. Но он принял предложение начальника штаба. Когда немцы разбили батальон Тышки и правый фланг батальона Оски, два бронетранспортера и «фердинанд» прорвались в Кляйн Бретвельде. Крыцкий мобилизовал всех, кто был под рукой.

В бой пошли все офицеры штаба и сам командир. Знаете, Свентовец, как бывает, когда пожилой, грузный, не совсем здоровый человек берет в руки автомат?! Но у него были стальные нервы, никто даже не заметил, когда его первый раз ранили. Он был страшно удручен, когда разбили Тышку. Хотел отвести вас из Бретвельде, но не отважился принять на себя такое решение. Человек метался, знал, что должен предпринять, а не мог. Хотел получить «добро» Векляра, но с дивизией связи не было.

Я ему говорил: «Товарищ полковник, прикажите Свентовцу занять холм на севере, я беру ответственность на себя, пусть меня потом расстреляют». Он набросился на меня: «Вы гражданский человек, Гольдвельд, а не военный! Ничего не понимаете». А потом пошел с автоматом.

Ну, мы отбили штурм, подожгли «фердинанд», а он в этом Кляйн Бретвельде погиб. Начальника штаба ранило, а мне — хоть бы что. Наверное, меня пуля не берет. Может, потому, что я в самом деле гражданский человек. У вас есть сигареты, Свентовец? Дайте одну, я раскрошу для трубки.

Свентовец достал из кармана сигареты, а потом разложил карту:

— Ну так где вы сейчас находитесь?

Гольдвельд ткнул пальцем:

— Всего-навсего в двух с половиной километрах отсюда. В селе Бремен. И штаб дивизии там же, на самой окраине. А вообще-то, — он махнул рукой, — неразбериха, какой свет не видывал. Обозы, санитарные повозки, люди из разбитых подразделений. Собираем что осталось. Пашков был в дивизионном резерве, погиб, вытаскивая 45-миллиметровую пушку, которая застряла на поле. Взвод автоматчиков сильно обескровлен. Ваш батальон — это в данный момент единственное подразделение, полностью готовое к бою.

— Мой батальон? — удивленно сказал Свентовец. — Вы, наверное, смеетесь надо мной?

— Ни в коем случае. Сами ведь знаете…

Они помолчали минуту.

— Скажите-ка честно, Гольдвельд, что вы думаете о нашем положении?

— Я? — переспросил капитан. — Я гражданский человек и мыслю очень абстрактно, а у вас, — он поглядел на Свентовца, — не осталось ни одного темного волоса. Как можно судить о положении, — спросил он, — когда наши подходят к Берлину? Ну скажите? Командир дивизии приказал подтянуть вас в Бремен. Всех, кто остался в живых. Мы будем наступать вдоль дороги, в восточном направлении.

— Наступать или пробиваться? — буркнул Свентовец.

— Командир дивизии приказал: наступать, — серьезно сказал Гольдвельд. — Наш полк пойдет в авангарде.

Снова пососал трубку:

— Дайте еще одну сигарету, раскрошу…

Одноэтажные домика и двухэтажные особняки располагались по обе стороны мощеной улицы; чисто и опрятно, много зелени — типичная лужицкая деревня. Каждый кусочек дороги, каждый двор забит военными и техникой. Офицеров, выходивших из штаба, прошибал пот — что будет, появись вражеский самолет?! Можно вообразить: кони, подводы, санитарные повозки, дивизионные грузовики, сбившиеся в кучу на небольшом участке безо всякой маскировки, ожидавшие команды выступать. Небо безоблачно, видимость идеальная. Но немецких самолетов, к счастью, не было.

Те, кто потерял свои подразделения под Бёслицем или Бретвельде, слонялись от дома к дому в поисках знакомых солдат и офицеров. Вчера фашистские танки ворвались на их позиции, не дав возможности вынести с поля боя раненых. Бойцы экономили патроны, шла в ход последняя граната, они чувствовали себя в одиночестве и безоружными в открытом поле. Сегодня солдаты знали, что отомстят, и, несмотря на усталость и голод, были нетерпеливы и полны ненависти. Знали, что победа будет нелегкой, но чувствовали ее близость. С опаской глядели на подводы и санитарные повозки. Хотели скорее на передовую. Чувствовали нутром, что там безопаснее, чем в скоплении подвод. Помнили вчерашний день: желтые силуэты танков, каски гитлеровской пехоты и стук собственного сердца. Но, несмотря на это, рвались в бой, они пережили пять лет гитлеровской оккупации и войны, долго ждали этих дней, которые наконец наступили, и понимали, что уже ничто не может отобрать у них победы.

Неподалеку от штаба полка молодой офицер в очках собирал бойцов из разбитого батальона Тышки. Вокруг батальона майора Свентовца сгрудились бойцы из других подразделений.

На краю деревни, где стоял дивизион штурмовой артиллерии, расположился штаб генерала Векляра.

Майор Свентовец внимательно смотрел на Векляра — на сосредоточенном лице генерала прочесть что-либо было невозможно. Генерал сидел у большого овального стола и сжимал в ладонях пустой стакан. Не глядел ни на карту, ни на Свентовца. Когда майор начал докладывать, он прервал его после нескольких фраз и потом уже не дал слова. Словно боялся услышать что-нибудь неприятное. Поэтому говорил только он, а когда на минуту умолкал и майор успевал задать вопрос, то долго не отвечал, словно слова офицера до него сразу не доходили.