Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

— Владек! Беги!

Будер уже охрип от крика. Он не был уверен, слышит ли его Баран, но все же продолжал звать его. Если Баран поспешит, то еще будет возможность снова забаррикадировать дверь мешками, а если…

— Владек! — не своим голосом снова закричал он.

Неприятельская цепь приближалась. Еще полминуты, и будет поздно. Будер почувствовал, как рубашка липнет к телу. В тот же миг Баран вскочил, сыпанул еще одной очередью по немцам и длинными скачками бросился к вартовне. Грычман и его группа были уже в помещении. Через десяток секунд Баран тоже втащил в вартовню свой пулемет и сразу же у порога рухнул возле него.

— Воды! — прохрипел он. — Дайте воды!

Кто-то поднес ему флягу, Маца и Полець кинулись заставлять мешками ставший уже ненужным проход в баррикаде.

Оправившись от нервной встряски, Будер отрапортовал хорунжему и передал ему командование вартовней. Слушая рапорт плютонового, Грычман обтирал рукавом лицо, размазывая по нему полосы копоти. Кто-то предупредил:

— Пан хорунжий, немцы совсем близко!

Грычман и Будер подошли к амбразуре. Штурмовые группы продвинулись уже к самому предполью вартовни. За ними виднелись новые цепи. Немцы приближались осторожно, перебежками, используя для укрытия любую выемку, малейший бугорок. И непрерывно стреляли. В глубине леса, со стороны разбитых железнодорожных ворот, показалась широкая цепь, растянувшаяся своим правым флангом до самого пляжа. Вдоль железнодорожного полотна бежали новые группы гданьских эсэсовцев.

Вскоре с берега моря послышались короткие пулеметные очереди.

— Это открыл огонь пост «Форт», — определил Будер. — Сейчас, очевидно, начнет пятая вартовня. Немцы ведь наступают по всей линии.

В подтверждение слов плютонового неподалеку, в районе пятой вартовни, застрочили пулеметы. Прокатившееся над каналом эхо во сто крат усилило звуки стрельбы.

— А сейчас вот Грудзиньский поддаст им с другой стороны.

Вся линия обороны Вестерплятте открыла огонь. Грычман внимательно прислушивался к ровному, методичному перестуку пулеметов и выжидал. Плютоновый Будер вопросительно смотрел на хорунжего, но офицер молчал. Только спустя минуту он сказал:

— Как подойдут на пятьдесят метров, так и мы вступим в игру.

Грычман имел измученный вид, дышал часто, неровно, однако лицо его было спокойным. Через полминуты он скомандовал:

— Все по местам! Плютоновый Баран, рядовой Грудзень… — Он окинул взглядом лица людей, и вдруг губы его дрогнули: — Где Ковальчик? Где капрал Ковальчик?

Даже слой грязи не мог скрыть бледности лица хорунжего. Еще раз осмотрев всех, он остановил взгляд на Цивиле.

— Ты его нес. Где он?

Время 9.25

Капрал Ковальчик умирал. Он лежал в глубокой, остро пахнущей пороховыми газами воронке от тяжелого снаряда. Лежал на спине, широко раскинув руки, и смотрел в светлеющее высоко над ним безбрежное небо, которое то прояснялось, то вновь закрывалось проплывающими над воронкой клубами грязно-бурого дыма от бушевавших вокруг пожаров. Пальцы его правой руки медленно теребили пучок сухой, опаленной огнем травы, невесть откуда свалившийся на дно воронки.

Ковальчику было всего двадцать два года. У него еще не было любимой, он не читал ей стихов, не говорил, как чудесен мир, как прекрасна жизнь под высокими звездами, в тени зеленых деревьев, у струящегося кристальной водой прохладного ручья… Простой крестьянский парень, он, не оперившись как следует, стал солдатом и хорошо узнал лишь многотрудную солдатскую жизнь. А теперь и она для него кончалась. Пять часов тяжелого боя и…

Когда Грычман и Цивиль внесли Ковальчика в окоп, он на минуту пришел в себя. Очень четко увидел низко склонившееся над ним лицо хорунжего, услышал, как тот сказал, что, мол, он, Ковальчик, отлично выполнил задание, что при этом его ранило и что теперь его унесут с поста в безопасное место. После этого раненый снова впал в беспамятство. Он уже не слышал ни грохота рвущихся снарядов, ни треска стрельбы, ни грозного шипения пламени, охватившего огненными языками стволы деревьев. Когда он снова открыл глаза, увидел красные вспышки выстрелов и смутно мелькавшие в дыму фигуры товарищей. Резкий запах гари вызвал раздражение в горле, Ковальчик сильно закашлялся, изо рта пошла кровь, и он снова впал в забытье. Очнулся только в низком кустарнике, куда его, видимо, перенесли за это время. Огонь пожаров здесь уже не гудел так грозно, лишь кое-где языки пламени лениво лизали сухие сучья и ползали по траве. Вокруг трещали выстрелы. Рядом с ним стоял на коленях Цивиль. Боль в груди стихла, сознание прояснилось, все приобрело отчетливые формы, и Ковальчик уже вполне осмысленно посмотрел вокруг.

— Отходим? — слабым голосом спросил он Цивиля. Тот кивнул.

— Это ты перенес меня сюда?

Снова последовал безмолвный кивок. Ковальчик с трудом поднял отяжелевшую, несгибающуюся руку и притронулся пальцами к плечу Цивиля:

— Стефан…

Низко пролетевшая пулеметная очередь срезала макушку куста в нескольких метрах перед ними. Цивиль мгновенно припал к земле, а когда поднялся, Ковальчик увидел его побледневшее лицо и блуждающие глаза.

— Перебьют нас всех тут в лесу, — слезливо простонал солдат. — Начисто перебьют. Давно уже надо было выбираться отсюда. Помнишь, я говорил, тогда еще не было поздно. И тебя бы не ранило.

— Стефан… — снова пошевелил губами капрал.

Цивиль посмотрел на него невидящим взглядом. Пальба приближалась, и солдат ловил звук каждого выстрела, мысленно прикидывая расстояние до того места, где он раздался.

— Идут прямо на нас. Сейчас будут здесь.

Цивиль вскочил, торопливо подхватил капрала под руки и поставил на ноги. Тело Ковальчика скорчилось, пронизанное острой болью, горячей, как пламя. Боль эта раздирала его грудь, переворачивала внутренности, жгла раскаленной иглой мозг. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Раненый вцепился пальцами в охватившие его руки стрелка и прошептал:

— Оставь меня, Стефан.

Цивиль покачал головой. Бледность с его лица не сходила, он по-прежнему боязливо прислушивался к звукам перестрелки. Новый свист пуль заставил Цивиля броситься на землю рядом с глубокой воронкой. Он скатился в нее вместе с Ковальчиком. Оба тяжело дышали.

— Оставь меня, — снова повторил капрал.

Из глубины леса уже явственно доносились крики. Цивиль настороженно поднял голову.

— Слышишь? Это немцы, — почти выкрикнул он и бросил быстрый взгляд на капрала. — Нам не уйти.

Ковальчик пошевелил губами. Во рту пересохло, язык едва ворочался, и капрал с трудом вымолвил:

— Мне конец, Стефан. Оставь меня и беги, пока есть хоть немного времени.