Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

— В чем дело, Эдек?

— Ничего.

— Скажи, в чем дело, — настаивал Рыгельский. — Я не люблю, когда у кого-нибудь такая рожа.

Шамлевский пожал плечами. Он чувствовал сильнейшее утомление и знал, что это не обычная, нормальная усталость человека, который четырнадцать часов почти ничего не ел, а только бегал, падал, поднимался, снова падал и все время стрелял, почти безустанно прижимая приклад ручного пулемета, и снова заряжал. После первой атаки немцев, во время которой он находился на передовом посту около железнодорожных путей, он отошел согласно приказу на пост «Форт» к мату Рыгельскому и вместе с его солдатами отбивал две последующие сильные атаки. Он был утомлен не столько физически, сколько морально, чувствовал какую-то пустоту внутри, словно у него вынули из середины что-то очень важное. Он ощутил это, когда узнал о смерти Ковальчика. Припомнились ему шутки, которые он разыгрывал над Ковальчиком и на которые тот никогда не обижался, колкости, принимавшиеся без гнева. Этот странный капрал не орал на солдат и не требовал подметать пол зубными щетками. Плютоновый Будер сообщил им об этом в полдень, и с тех пор Шамлевский сник.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он Рыгельскому. Мат придвинулся к Шамлевскому, он хотел узнать подробности, но тут новая лавина огня и стали обрушилась на полуостров. Полной тишины не было с рассвета, с первых залпов, но они сумели почти привыкнуть к отдельным взрывам и обстрелу из легких орудий. На этот раз стрелял не только «Шлезвиг-Гольштейн». Гул его орудий они различали прекрасно, а сейчас были слышны более сильные взрывы в двух противоположных направлениях — со стороны старой крепости Вислоуйсьце и из рыбацкого поселка Бжезьно.

— Укрыться! — приказал Рыгельский, и все вскарабкались на плоский выступ, защищенный низким валом прежнего расположения береговых батарей. Правда, вал не обеспечивал защиту от прямого попадания снаряда, но зато довольно хорошо защищал от осколков и давал возможность наблюдать предполье, откуда вернулся выставленный там наблюдательный пост.

Огонь, первоначально сконцентрированный на казармах, передвигался теперь вдоль канала к позициям поручника Кренгельского, сержанта Дейка и капрала Грудзиньского. Укрывшиеся за валом внимательно прислушивались к канонаде и пытались угадать калибр снарядов. Заторский и Покшивка вели спор именно по этому поводу, когда неподалеку от путей разорвался первый снаряд, как раз между их позицией и пятой вартовней плютонового Петцельта. Второй взорвался около старых складов боеприпасов, а третий пролетел над ними и упал в море на расстоянии каких-нибудь нескольких десятков метров от берега. Столбы воды хлестнули высоко в небо, дождь капель отразился в красном блеске заката, широко развернулся веером и обрушился вниз. Гладкая поверхность моря вздулась, пошла полукругами волн, которые, отражаясь друг от друга, широко разлились и с шумом прибились к пляжу. Следующие снаряды начали рваться на берегу. Они падали отвесно, с большой высоты, и, разрываясь, выбрасывали тучи песка, который образовывал золотисто-пурпурный занавес, разворачивающийся вдоль моря.

— Оружие! — крикнул Рыгельский. — Прикрыть оружие!

Солдаты легли на винтовки, а Шамлевский и капрал Звежховский накрыли плащами тяжелые пулеметы. Песок сыпался сверху, тихонько позванивал о каски, скрипел на зубах. Рыгельский, прикрывая рукой лицо, наблюдал за взрывами.

— Гаубицы 150-миллиметровые! — закричал он, наклоняясь к Шамлевскому. — Они стягивают сюда целую армию!

Снаряды падали уже в непосредственной близости от поста, осколки со свистом резали воздух, хлюпали по бетонированному откосу. Сквозь гул разрывов послышался вдруг звук зуммера телефона. Рыгельский подполз к аппарату и прижал трубку к уху. В ней раздался голос майора, обеспокоенный и звучащий громче обычного:

— Как у вас? Есть раненые?

Мощный взрыв рванул вверх новую волну песка. У мата рот был забит им, он старался перекричать грохот:

— Докладываю, все в порядке! — кричал он. — Никого не поцарапало.

Сухарский еще больше повысил голос:

— Вы должны быть готовы к атаке! Как с боеприпасами?

— Достаточно, пан майор!

— Ну, держитесь!

Рыгельский положил трубку, а когда взглянул на пляж, уже не увидел там крутящихся столбов песка. Они исчезли. Солдаты поднимались, стряхивали с себя пыль, а Шамлевский и Звежховский сняли с пулеметов плащи. Все внимательно осматривали оружие, а Звежховский даже поднял кожух пулемета и выдувал какие-то песчинки.

— Только не захлебнись, — бормотал он, похлопывая стальной ствол.

Рыгельский по ступенькам поднялся на старую артиллерийскую позицию. Один из снарядов отбил бетонированный край; на полукруглой стене были видны следы от ударов осколков. Если бы он не стянул вниз всю команду, то нашел бы здесь теперь трупы своих солдат. Он поднял кусок железа, провел пальцем по острой, изорванной поверхности.

Шамлевский поднялся следом за ним, таща со своим вторым номером пулемет. Он старательно установил его на низком бруствере из мешков с песком. Рыгельский показал капралу осколок.

— Посмотри, Эдек, почти ничего не весит.

Шамлевский посмотрел, и снова вспомнился ему Ковальчик. Может быть, он погиб именно от такого кусочка металла? Увидев первые группы атакующих, он склонился над прицелом. И крепко стиснул зубы, выпуская длинную пулеметную очередь.

Ц. Ланге «Освобождение Данцига»:

«…дело не ограничилось сокрушительным огнем немецкой артиллерии. Все еще допускалась возможность мелких атак со стороны суши… Захвачена чрезвычайно выгодная позиция для последующего удара. Казалось, поляки уже не будут оказывать сопротивления даже в тех местах, которые могут успешно обороняться. Таким образом, наступающие подошли к самому краю леса. Неожиданно противник открыл огонь с валов со стороны моря и лобовой огонь из пулеметов. Депо и склон у пляжа были первой защитой… Связь с передовыми стрелками была потеряна. Прицельный огонь велся с прибрежной невысокой каменной стены. На очень невыгодном участке атака не увенчалась успехом».

Время 19.00

Разрыв снаряда у самой стены, под окном вартовни, сбросил Домоня вместе с пулеметом на пол. Капрал, падая, сбил с ног Ортяна, который свалился в лаз, ведущий в нижний бункер. Когда он карабкался оттуда, потирая ушибленное колено и локоть, Цихоцкий и Чая разразились громким смехом. Домонь искоса посмотрел на них.

— В чем дело? — резким голосом спросил он. Он был уверен, что они смеются над ним, и это ему совсем не нравилось. — Так вам весело?

— Плакать не годится, пан капрал, — в голосе Чаи еще слышались нотки оживления, но сам он уже был серьезен, — хотя бы посмеемся, прежде чем получим свою пулю.