Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

— Братцы, Англия и Франция объявили Гитлеру войну! Конец швабам!

Будер, склонившийся над прицелом станкового пулемета, оборвал на середине очередь, которую всаживал в моряков штурмового батальона. Он обернулся и крикнул стоявшему у другой амбразуры Венцковичу:

— Слышишь, парень! Через неделю здесь и следа не останется от этих гадов!

Время 22.00

К вечеру со стороны моря поплыли серые клочья туч, закрыли небо, начал накрапывать дождь, а потом ветер быстро развеял тучи, и над заливом повисла луна. Капрал Горыль остановился в дверях вартовни, уставился в небо и с удовольствием констатировал:

— Хороша ночь для обхода. Пошли, Бронек.

Зайонц старательно примкнул штык к винтовке, поправил пояс и двинулся следом за командиром. Ближе всего от них был пост «Лазенки», защищавший северо-восточную часть полуострова, но Горыль направился сначала к железнодорожным путям, прямо к развалинам пятой вартовни. Сухарский приказал ему особенно следить за этим участком, который теперь, после гибели всей группы Петцельта, охранял капрал Грабовский со своими артиллеристами. Нашли они их на ими самими оборудованной позиции около земляного вала, окружавшего старые склады. За минувшую ночь артиллеристы вырыли себе окоп между редкими деревьями, старательно выровняли удобную позицию для пулеметов, обложили ее мешками с песком, а теперь укрепляли еще старыми шпалами и маскировали срезанными снарядами ветками буков. Горыль оглядел редут и с одобрением покачал головой.

— Устроились вы основательно, — заметил он, не без некоторого удивления обнаружив в конце окопа небольшую землянку, покрытую дерном, с накатом, укрепленным бревнами. — Но не будем же мы здесь зимовать.

Грабовский стоял, прислонясь к каменной подпорке. Он развел руками с выражением полной беспомощности.

— Не могу, Владек, иначе, — сказал он. — Если уж я что делаю, то делаю как положено. В Торуне, понимаешь, в артиллерийской школе был у нас такой капитан…

— Знаю, знаю, — Горыль тяжело вздохнул. — Ты мне рассказывал об этом уже раз десять. Этот капитан тебе говорил: «Грабовский, в армии нет места халтурщикам». Так он тебе говорил?

— Запомнил? — обрадовался капрал. — Он в самом деле так говорил. Это был службист. Кишки из нас вытягивал, но научил, чему требуется. Наверно, теперь вовсю лупит по швабам. Стрелять-то он умеет.

Он на минуту задумался. Ему вспомнились торуньские казармы, длинные строения из ярко-красного кирпича, строевой плац, посыпанный желтым песком, артиллерийский полигон за городом и последний ноябрьский смотр. Лошади идут в новой желтой упряжи, на зарядных ящиках сидят артиллеристы, застыв в напряженных позах и уставясь неподвижным взглядом на генерала, стоящего на трибуне. Стучат копыта, лязгают по брусчатке ободья колес, двигаются один за другим покрытые чехлами стволы пушек, блестят обнаженные сабли командиров орудийных расчетов, гремит оркестр, а горячие верховые лошади офицеров приседают на круп, крутятся на задних ногах, напрягают длинные лоснящиеся шеи. Черный как смоль жеребец капитана становится на дыбы, его передние копыта нависают прямо над головой капельмейстера, люди аплодируют, кричат: «Да здравствует артиллерия!» и кидают цветы на лафеты орудий, на солдат, а капитан с мраморным лицом салютует саблей генералу, натягивает поводья своего жеребца, у которого пенится морда, а горящие глаза так и полыхают пламенем. С лязгом, с шелестом флажков, высекая искры, плывет по улице батарея за батареей… Да здравствует!..

— Где они теперь?..

— Кто? — заинтересовался Горыль. — О ком ты говоришь?

— О моем торуньском полке, — глубоко вздохнул Грабовский. — Братец, что бы тут творилось, если бы наш капитан со всей батареей был здесь…

— Если бы да кабы, — рассердился Горыль. — Что гадать? Нет и все. А как ты допустил, чтобы разбили твою пушку?

Грабовский поднял руку к небу.

— Господи! — воскликнул он. — Я позволил? Владек, чтоб мне сдохнуть на этом месте. Запрятана она была как золото, и я уже собрался менять позицию, потому что даже майор приказал, когда они начали. Ты же знаешь…

— Знаю, знаю, — быстро согласился Горыль и оглянулся на Зайонца. — Пошли дальше, Бронек.

Капрал стоял, прислонясь к стене окопа. Он старательно погасил окурок и забросил винтовку за спину.

— Куда вы так спешите? Поговорили бы еще немного, — задерживал их Грабовский, но они уже вылезали из окопа, и Горыль сказал только:

— Проверяй свои посты, Генек, а то если проспите…

Он выразительно провел пальцем по шее. Сам он не спал уже третьи сутки и знал, что всех, особенно гарнизоны передовых постов, одолевает усталость. Командиры вартовен, сами выбиваясь из сил, вынуждены были проверять, не заснули ли солдаты на наблюдательных пунктах. Поэтому и кружили по ночам патрули подофицеров, обходя свои участки и время от времени докладывая в казармы. После субботней бомбежки связь была полностью восстановлена, но довольно часто, при каждом артиллерийском обстреле, обрывалась, и связисты вновь и вновь тянули новые линии, что в общем-то было делом небезопасным. Горыль и Зайонц, выходя из леска, встретили такой патруль около обращенной в руины пятой вартовни. Зайонц перекрестился, тихо помолился, а потом сказал приглушенным, каким-то неуверенным голосом:

— Может быть, они задыхались там, внутри. Не дай бог такую смерть.

Луна вынырнула из-за туч, и в развалинах что-то блеснуло. Горыль нагнулся и поднял искореженную фляжку.

— Последний раз я видел их в четверг за ужином… — Он рассматривал блестевший в лунном свете предмет и вдруг отбросил его. — Холера, — пробормотал он, — холера, чтоб этого сукина сына сожрали псы, когда его наши подстрелят. — Он потянул Зайонца за рукав. — Бронек, пошли отсюда, а то меня сейчас удар хватит.

Они пошли широким шагом вдоль путей, оставляя справа от себя пост мата Рыгельского. Остановились, когда их окликнул часовой, выставленный перед позицией противотанковых орудий плютонового Лопатнюка. Они не были здесь после налета и теперь с изумлением разглядывали огромные воронки от бомб почти у самой опорной стенки, на которой стояли орудия.

— Чуть-чуть в нас не попали, — сказал сидевший под деревом капрал Войнюш. — А если бы бомба трахнула в ящики с боеприпасами, то висели бы мы сейчас кусочками на ветках.

Ящики были сложены в неглубоком рву, который, однако, не защищал их полностью от осколков. К счастью, ни одна бомба не залетела сюда.

Командир расчета и остальные солдаты спали на голой земле, укрывшись шинелями. Кто-то из солдат громко храпел, другой тихо стонал, словно у него что-то болело, и Горыль подумал, что они в вартовнях находятся все же в лучшем положении.