Игорь Николаев - Линия фронта

Бойко прошел к партизанскому кладбищу; там он снял фуражку, простился с теми, кто оставался в лесу навечно. Еще свежий холмик желтел и на могиле Можейко. Бойко постоял возле него и надел фуражку, еще раз оглянулся и тихо пошагал прочь, подумав, что отныне вражеские снаряды не будут перепахивать пристанище мертвых. Впрочем, лес этот примет, вероятно, на себя еще налет карателей: через верных друзей партизаны знали, что завтра-послезавтра немцы попытаются окончательно сокрушить оборону. Хорошо, если налет придется по пустому месту…

Но вот мысли Бойко перекинулись на живых, на сердце у него защемило: как там у Хацкевича, прошла ли группа по тайному броду, не заблудился ли проводник?

Бойко прошагал у самого болота, под ногами у него зачавкало, он наступил на немецкую каску, вспомнил, что на днях где-то здесь закончили свой путь прижатые к трясине каратели… В раздумье приблизился к первой роте, ее бойцы выдвинулись почти вплотную к ячейкам прикрытия и, затаившись в чаще, ждали сигнала к ночному прорыву. Левее, метрах в трехстах, сосредоточилась вторая рота, тоже в лесной гущине, и еще дальше — третья. Только здесь, всматриваясь в почти невидимые фигуры партизан, Бойко заметил, что стало темнее, луна скрылась в тучах; временами она появлялась в прогалинах, обливала мертвящим светом людей.

— Товарищ комиссар, садись.

Бойко машинально сел на пенек. Он подставил циферблат под лунный луч и следил, как неторопливо, дергаясь на каждом делении, кружит секундная стрелка; обошла круг, еще круг, еще…

Лес был похож на огромный муравейник. Вплотную к боевым порядкам примкнуло скопище живых людей. Впереди толпились сивобородые деды, в руках у многих были только лопаты и дубины. За стариками жались матери с детьми, они кутали платками младенцев; малыши не спали, тревожное состояние передалось им, но ни один из них не пискнул. Задние ряды подпирали, вся толпа медленно, шаг за шагом сдвигалась вперед.

— Тихо… — больше для себя сказал Бойко, его все равно никто не слышал.

Небо окончательно заволокло, в лесу стало черно. По кронам зашуршал дождь. В этом шорохе скрадывался шум множества шагов.

Но вот поднялись роты. Расчет был на внезапность. Боевые подразделения миновали свои передовые посты, влились в расчищенные от мин проходы и развернулись. Ни единого звука, кроме шороха дождя, не было в лесу. Плотные цепи партизан накатывались на позиции карателей. Бойко опасался, как бы не потерять ночью ориентировку; по замыслу необходимо было слегка доворачивать вправо, прижиматься к болотам — именно с того направления ожидался Хацкевич. В этом случае топи прикроют правый фланг, а развернутые влево роты будут удерживать образовавшийся коридор до пропуска всего табора.

— Товарищ комиссар!.. Ракета!

Но Бойко и сам уже заметил над вершинами далекое мерцание. Это был даже не свет, а едва отличимый проблеск, слабая вспышка, будто в глаза дунуло теплым посветлевшим воздухом. Однако эта подсветка не могла быть не чем иным, как ракетой, и ее уже восприняли все, потому что ее ждали, — ждали бойцы, старики, женщины, дети, и все понимали: сейчас начнется главное…

В цепи прозвучал выстрел.

— Пошли! — теперь уже громко и настойчиво потребовал Бойко.

Почти одновременно с командой залопотал вдалеке автомат, потом другой, донесся глухой взрыв гранаты… Взрывы и очереди переплелись в общий, многоголосый шум ночного боя: это приближался Хацкевич.

Бойко перестал различать отдельные выстрелы: он только силился не потерять общий пульс боя, чувствовать, куда клонится чаша весов, где нужно поддержать кого-то, а где все вершится без задержки.

Первая рота, смяв охранные подразделения гренадеров, прорвалась и загибала влево. Перед глазами Бойко вспыхивали и разбегались радужными кругами белые пятна, он знал, что это ночные выстрелы, но не слышал их и все ускорял шаг: он выводил в коридор беженцев — это казалось ему теперь главным. Он знал — кого-то зацепит пуля, одних подберут, а других оставят в лесу, и на пути уходящих людей останется кровавый след; он знал — потери будут велики, но он шел и шел впереди всей этой движущейся массы, иного выхода не было, и где-то пробивался навстречу к ним Хацкевич…

Генерал фон Шлегель был крайне возмущен. Как, до сих пор не раздавлен бандитский лесной отряд? Они ускользнули? Через болотные топи? Генерал отошел от бильярдного стола, поставил кий. Он ощутил на себе вежливо-сдержанный взгляд начальника штаба и распрямил спину, отчего его сухопарая фигура показалась еще более тощей. Генерал молчал, ему не хотелось говорить об этих партизанах, он видел неизбежные трудности, но после недавней поездки к Гитлеру все казалось ему особенно мрачным. Это произошло вскоре после повышения и перевода фон Шлегеля в группу армий «Центр», в Белоруссию, с Северного Кавказа, где он командовал специальным корпусом. Он ездил к фюреру с хитроумно обоснованным прожектом, но, когда доложил в ставке план возведения вокруг своих гарнизонов железобетонных крепостей — для защиты от партизанских набегов, — Гитлер цинично спросил:

— Вы не из тех генералов, что постоянно оглядываются назад?

Жалкий ефрейтор! Как мог он спросить это у Карла фон Шлегеля, одного из первых генералов вермахта! Впрочем, что следовало ждать от этого типа с потливыми руками, которому подают лед для охлаждения ладоней. Он шевельнул испачканными в мелу пальцами и лишь после этого заметил, что пальцы у него сейчас тоже влажноваты, да вдобавок еще дрожат, мелко и отвратительно дрожат…

Генерал вздохнул: что греха таить, исторические обстоятельства нередко приводили к власти далеко не лучших представителей человечества, а то и просто неполноценных особей…

Фон Шлегель не смог отстоять перед Гитлером свой план. Он возвратился в армию, придавленный немилостью фюрера. И он, и его штабники разделяли оценку сложившейся на Восточном фронте обстановки и прогнозы вышестоящих инстанций на ближайшую кампанию. По правде говоря, лично фон Шлегель имел кой-какие опасения: ему не нравились, например, отдельные симптомы в поведении русских, но он подавлял голос сомнения; его по-военному дисциплинированный ум заставил принять установившуюся в верхах версию — тем более что ее придерживался сам фюрер, — и утвердиться в мысли, что летнее наступление русских — а оно будет, его все ждали — произойдет значительно южнее, не захватит группу армий «Центр». Как говорят у русских, пронесет. Да и в конце концов — он солдат…

Днем генерал еще раз затребовал доклад о положении на подвластной ему территории. Доклад этот был составлен не без участия представителей местных властей, кажется «Центральной Рады Белоруссии» — по крайней мере так излагал переводчик, — и в копии был отправлен в ставку фюрера еще до поездки Шлегеля в Берлин. Листая сейчас доклад, он вновь остро пережил безрезультатность своей поездки и унижение. Да, да, именно ради борьбы с бандитами вынужден был старый солдат измышлять фантастические прожекты и расходовать энергию, достойную лучшего применения. Конечно, он старался смотреть на доклад уравновешенно, он не мог позволить себе легкомысленные эмоции. Но многое в докладе должно вызывать невеселые мысли, и в ставке обязаны были вчитаться в эти сообщения. За три года на территории Белоруссии разрушено большинство промышленных предприятий и все электростанции, не осталось школ и театров, зато действуют почти двести крупных партизанских отрядов! Они контролируют больше половины занятой вермахтом территории и представляют там Советскую власть; у них бессчетное число комитетов партий и молодежных организаций; у них там аэродромы и живая поддержка из Москвы; они засыпали листовками даже самые глухие и отдаленные селения. После этого стоит ли удивляться, что военное формирование «Белорусская краевая оборона» существует только на бумаге!.. Конечно, он солдат, но оглянуться никогда не мешает. Не мешает, особенно если за спиной расположен партизанский отряд во главе с этим одноруким комиссаром! Удивительно, откуда возник комиссар? Ведь русские ликвидировали институт комиссаров еще в сорок втором году. А что же однорукий? Чего он хотел, отсиживаясь в своем непролазном болоте? Во всяком случае, этот красный комиссар изрядно напачкал генералу от инфантерии… Пора с ним кончать, пора решительно кончать с лесными бродягами!