Игорь Николаев - Линия фронта

— Что за шум? — тихо спросила Дудкина.

— Украли Зейсса.

Дудкина приподнялась на локтях и вопросительно уставилась на Симу; казалось, она не поняла ее.

— Партизаны украли Зейсса, — повторила Сима.

В это время в барак пожаловала Ангелочек. Надзирательница оглядела застывшие лица лагерниц, сказала:

— Столовая.

Никто не проронил ни слова и не шевельнулся. Дудкина, держась на, локтях, сухими глазами ела надзирательницу.

— Ангелочек прилетел…

— Тебе мало?

Дудкина не ответила, но стала подниматься на ноги. Все молчали, молчала и Сима, боясь хоть одним словом ускорить события. Ангелочек крутнулась на каблуках и вышла.

— Ужинать, — коротко бросила Дудкина. Вместе с ней, поддерживая, ее под руки, женщины повалили во двор, они шли плечо к плечу, сплошной массой. Сима чувствовала, как тряслась в ознобе прижавшаяся к ней соседка; толпу будто пронизывало током, и Симу тоже заколотило.

К столовой тянулись из всех блоков, шли без строя, это уже был бунт. Плотная молчаливая масса по дороге сливалась воедино, в молчании этого множества людей проявлялось что-то зловещее. По бокам, боясь приблизиться и быть измятыми, неуверенно следовали надзирательницы. На подмогу к ним, видя неладное, подоспели двое или трое пожилых охранников; они пытались преградить женщинам путь, рассеять их, но шли вместе с толпой, повинуясь ей, и наконец толпа поглотила и понесла их с собой.

Сидевшая к карцере Аня услышала прибойный шум и приникла к зарешеченному оконцу. Она не сразу уловила, что творилось на дворе, но вот до ее ушей донесся чей-то выкрик:

— В церкви, в церкви она!

И опять Аня не поняла, о какой церкви шла речь, она запамятовала, что церковью в насмешку называли сарайчик, в котором она сидела. Она лишь помнила глаза Симы. Их взгляды встретились лишь на миг, но Ане стало ясно — Сима все поняла: и ее состояние, и почему она вернулась — было еще не время уходить из лагеря…

Когда толпа подвалила ближе, Аня смутно различила зажатых в толпе охранников и суетящихся в стороне надзирательниц, которые не решались приблизиться к лагерницам, но невыносимая боль затемняла все; Аня была избита, находилась в полузабытьи и вновь переживала то состояние отчуждения, которое пришло к ней в лесу, как только они с Зейссом углубились в рощу, когда застыла она с булыжником в руке и после внезапного захвата Зейсса скрылась в кустах; ее не преследовали, но она помчалась к машине. Это было нелегкое решение — вернуться, — но разорвать важную цепочку связи она не смела…

Руки у нее и сейчас, словно их все еще животной хваткой держал Зейсс, оставались скрученными.

А толпа уже привалила к стене, женщины видели в окне Аню, кто-то схватил и тряс решетку, но сорвать ее было не под силу. Тогда чей-то локоть в сердцах ткнул в проем, посыпались стекла… Аня увидела, как разоружили охранников, — это уже были не узницы, это были боевые подруги командиров, они знали, что такое оружие… Они отняли у охранников карабины, подсумки, одного повалили, он не мог встать, затем поднялся на четвереньки, но его вновь свалили и топтали. Несколько женщин возились с замком. Аня слышала их возню, но не могла оторваться от окна; близкий гром пушек, выстрелы подбадривали ее. «О-ох, милые…» Но вот распахнулась дверь, подскочила Сима, распутала Ане руки. Одежда на Ане была изодрана, женщины едва нашли чем прикрыть ей тело, наконец все выметнулись во двор. Ни надзирательниц, ни охранников на плацу не осталось, где-то рядом были уже свои.

— В барак! — приказала Сима.

В несколько мгновений плац опустел, лишь возле умывальника скулила раненая овчарка. В наступившей тишине отчетливо доносилась близкая дробь пулеметов. В барачных окнах звенели стекла.

— Наши… — всхлипнула Дудкина.

Сима с Аней решили держаться до конца. Они не знали, что творилось в других бараках, и Сима послала связную в соседний барак — поднять настроение. Пошла Дудкина.

После ее ухода к Симиному бараку направились двое надзирательниц, но никто не верил в их добрую миссию, и тогда вынырнул откуда-то Зырянский, он приблизился с носовым платком в поднятой руке.

— Меня послали… — заявил переводчик, — передать условия, и я вынужден…

— Мы слышим свою армию, — перебила его Сима, — и оставим вас в заложниках… Что будем делать? — спросила Сима у Ани.

Но прежде чем женщины успели обдумать план действий, они увидели, как охранники понесли к соседнему бараку канистры с горючим, вскоре там поднялся дым и блеснул огонь. Из зарешеченных окон подожженного здания вырвались вопли… Тогда Аня с Симой и все остальные повалили в дверь; на глазах у них полыхал соседний барак…

Разведчики Владимира Богдановича, захватившие оберштурмфюрера Зейсса, с трудом переправили его к своим.

— Зря полюбовницу упустили, — сказал Сахончик.

— Не зря, — ответил Владимир Богданович.

Духота обволакивала бойцов, влажный, перегретый воздух клонил в сон, однако Сахончик не унимался:

— Которых фрицы волокут в машинах — тоже наши?

— Эх, лимон ты зеленый, лимон… — От возмущения Владимир Богданович не находил слов. — Я же предупреждал — стрелять поверх головы, понял?

Но вот за лесным массивом послышались моторы, стало ясно — рядом дорога. Разведчики разом притихли и подались на шум; крадучись, выбрались чуть не к самому полотну и тут увидели, как из-за поворота приближались три немецких грузовика.

— Слушай команду! — одними губами, едва внятно произнес Владимир Богданович. В один миг оценил он обстановку и принял решение: стрелять по второй.

Разведчики давно привыкли понимать взводного с полуслова, и немудрено: кое-кто из них прошел с Владимиром Богдановичем путь от самого Киева, потом — Сталинград, Белоруссия… В Белоруссию пришли немногие из «стариков», но традиции в армии живучи; даже молодые, вроде Сахончика, на первых же порах схватывали самую суть командирских требований, каким-то непостижимым образом понимали малейшие оттенки в словах и, казалось, мыслях командира. Да и как было не понять простого и единственно правильного решения: разведчикам требовался один грузовик, ну и пусть передний улепетывает — забот меньше, возьмут второй, а третий — на всякий случай, резерв, он тормознет, и водитель махнет в кусты… Все было ясно как божий день!

Машины шли не быстро и почти без интервалов. Владимир Богданович сообразил, что дорога предвоенной постройки, новая — камень не обкатан, — потому ее и нет на карте. Немцы строго держались правой стороны, было видно, как колеса передней машины мяли выбившуюся между булыжин траву. Владимир Богданович положил палец на спуск, покосился влево. Пустынная дорога удалялась по шнуру, кругом стояла тишь, и даже автомобили, казалось, щупали колесами камень бесшумно. Над ухом сопел вечный телохранитель Сахончик. «Как хвост за мной…» — подумал Владимир Богданович, хотя отдавал себе отчет в том, что сам же, вполне сознательно, в приказном порядке привязал парня к себе — подстраховывал от дурного случая, поскольку Сахончик по молодой горячности и неопытности был любой дырке затычка.