Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

«Павел, Сабир… Сабир, Павел…» — мысленно повторял Сафо Сангинов.

Фамилии погибших установить не удалось. На дощечке, укрепленной на могиле, так и написали:

«Здесь похоронены мужественные советские воины Павел и Сабир, замученные гитлеровцами в ноябре 1943 года».

В любую минуту мог быть получен приказ покинуть село и двинуться в новый бой. Поэтому Сафо Сангинов поспешил в санчасть. Ему не терпелось узнать о судьбе мальчика, владельца рукописного букваря. Он понимал, что Сережа или его мать могут рассказать подробнее и о казненных фашистами бойцах.

Но Сережа был плох, лежал без сознания. Две пули послали в него фашисты. Одна попала в ногу, другая — в живот. Выживет или нет, никто не сказал бы. Притихшая мать сидела рядом, не сводила заплаканных глаз с землистого лица сына.

У лейтенанта сжалось сердце. Тяжело вздохнув, он покинул санчасть.

Шагая по улице, Сангинов увидел женщину с мальчуганом лет восьми-девяти. Они направлялись к свежей могиле. В руке у мальчика были сделанные из бумаги два цветка — красный и синий, а под мышкой — что-то похожее на книгу.

Сафо придержал шаг, наблюдая за ними. Женщина и мальчуган приблизились к могиле. Мальчуган, стянув с головы картуз, положил цветы на могильный холм и прижался к матери. Они молча постояли, потом повернули обратно. Лейтенант пошел им навстречу.

— Извините, сестра, — сказал он, приложив руку к козырьку. — Вы здешние?

Женщина вздрогнула. Она растерянно глянула на Сангинова и, отступив на шаг, произнесла:

— Ой, Коля, глянь-ка, ведь похож на твоего учителя?

Мальчик подтвердил:

— Да, учитель был такой же черноволосый, только худой…

Сафо положил руку на плечи мальчугану:

— Ты о каком учителе говоришь, сынок?

— Повесили их вчера фашисты, — вздохнула женщина, утирая концом старого рваного платка выступившие на глаза слезы.

— Они были учителями?

— Один учил арифметике, другой — читать и писать, — сказал мальчик.

— Покажи свою книгу, сынок, — печально произнесла женщина.

Коля протянул Сангинову книгу, которую держал под мышкой. Она была точной копией той, что лейтенант подобрал на снегу возле тяжелораненого Сережи. Такая же тетрадь в переплете из двух фанерных дощечек, так же расписанная и разрисованная от руки.

— Откуда она у тебя? — спросил Сангинов.

— Дядя Сабир переписал ее с настоящего букваря, — ответил Коля.

— С настоящего? И чей был настоящий букварь?

— Сережин. Сережа был старостой нашего класса.

Лейтенант достал из планшета букварь.

— Вот Сережин букварь, — сказал он и, рассказав, что Сережа тяжело ранен и находится в санчасти, спросил: — А ты разве не знал этого?

— Нет, мы скрывались от фашистов в лесу, — сказала мать Коли. — Только вернулись и узнали… — Она снова приложила конец платка к глазам.

— А вы их знали лично? — продолжал допытываться Сангинов.

— Да как же не знать… — ответила женщина.

И она рассказала лейтенанту, что появились они в селе прошлой зимой, оба бежали из фашистского плена. У одного была ампутирована рука, у другого обморожена левая ступня. Добраться до советских войск они были не в состоянии, да к тому же стояли сильные морозы, почти под сорок градусов. Не то что идти — дышать было трудно. Они настолько измучились, промерзли, что в полночь постучались в первую же избу.

Женщина впустила их, обогрела, накормила и потом, уже когда кричали вторые петухи, сказала:

— Здесь вам оставаться опасно. Вокруг немцы рыщут.

— Что же нам делать, Марья Васильевна? Идти дальше нет мочи… — В глазах у русоволосого была смертельная тоска.

Его друг сидел, опустив голову.

— Я сейчас сбегаю в одно место, поспрошаю, — ответила женщина. — Вы посидите тут тихонечко, может, и устроится.

Бойцы, ожидая ее, задремали на скамейке, обласканные теплом русской печи.

Вернулась хозяйка.

— Идемте. Отсюда вас к сестре. Тут недалеко, тоже у околицы.

— Верное место? — спросил безрукий.

— Вернее некуда. Сестра работает посудомойкой в немецкой столовой и стирает белье их офицерам.

Солдаты нахмурились.

— Не бойтесь, — сказала Марья Васильевна. — Не выдаст.

С трудом поднявшись, солдаты побрели следом за женщиной. Она провела их огородами к избе сестры, Евдокии Васильевны. Сестры помогли бойцам спуститься в подпол, приготовили постель — солому, покрытую дерюгой.

— Уж не обессудьте, — горько усмехнулась Евдокия Васильевна. — Начисто обобрали ироды, одну дерюгу и оставили.

Так остались Павел и Сабир жить у нее в подполье. Таясь от всех, она ухаживала за ними, как за родными, делилась с ними едой, которая часто состояла из двух-трех кусков черствого хлеба да нескольких вареных картофелин. Сабира беспокоила обмороженная нога, и Евдокия Васильевна раздобыла у немцев мазь и бинты, оказала ему посильную помощь.

Однажды в подпол спустился мальчуган, принесший чугунок с картошкой.

— Мама не может прийти, — сказал он. — Мне велела.

— Значит, ты и есть Сережа? — спросил Павел: Евдокия Васильевна рассказывала солдатам о сыне.

— Я, — ответил мальчик.

— Ты все у дяди пропадаешь? — вставил Сабир.

— Не. Когда мамка посылает только, тогда хожу. Он картошки нам немножко отсыпал.

— Девятый год, мать говорила, тебе?

— Восемь с половиной.

— В школу бы как раз ходить… — вздохнул Сабир.

— Читать-писать умеешь? — спросил Павел.

— Нет…

— Давай-ка учить его грамоте, Сабир, — предложил Павел. — Нам занятие, да и мальцу польза. Хочешь учиться, Сережа?

— Хочу, — кивнул мальчик. — У меня даже букварь есть.

— Букварь?! Откуда?

— Мама купила, когда собирала меня в школу… А тут война началась, мы спрятали его. Принести?

Сережа пропадал долго — видно, далеко запрятал букварь. Книга была аккуратно обернута, новенькая, сорок первого года издания.

— Мы с мамкой боялись, как бы кто не увидел, — сказал Сережа.

— Почему? — поинтересовался Павел.

— Если фашисты пронюхают, всех нас убьют.

— Будь спокоен, раз но пронюхали до сих пор, не пронюхают и теперь, — успокоил мальчугана Сабир.

С того дня Павел и Сабир начали заниматься с Сережей. Евдокия Васильевна, прослышав про это, сперва встревожилась, но потом привыкла. Сережины успехи в учебе доставляли ей радость. Однажды она сказала бойцам:

— Может, и племяшей моих поучите, Галю с Колей? Ровесники они с сыном моим…

Павел и Сабир согласились. Сказали только, что без учебников, тетрадей и письменных принадлежностей трудновато ребятам будет. А о том, что это может быть опасно, умолчали. Но Евдокия Васильевна сама сказала:

— Язык на замке держать племяши умеют, понимают, что к чему. Взрослые нынче дети, — и тяжело вздохнула.

Через неделю она принесла несколько общих тетрадей и две коробки цветных карандашей, которые ей удалось где-то раздобыть.