Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

— Мамочка!.. Где ты? Очень головка болит!

— Папочка! Приди за мной, я так соскучилась по тебе!..

Шамсия, как и весь персонал больницы, металась с утра до позднего вечера между ранеными и больными детьми, стараясь облегчить их страдания, то нежно поглаживала по головке одного, то успокаивала, по-матерински ласкала другого, то читала стихи, сказки третьему, отгоняла от сердца малыша поселившуюся в нем печаль… И очень скоро дети полюбили Шамсию, она их лечила, обращалась с ними ласково, — а маленькому ребенку необходима забота взрослого! Они полюбили Шамсию и привязались к своему врачу.

Особенно прикипели к ней душой брат и сестра Нина и Саша из Пскова, с нетерпением каждый день ждали прихода Шамсии на работу и нередко, если она запаздывала, засыпали вопросами медсестер и нянечек: «Где наша тетя доктор? Почему она так задерживается? Мы соскучились, позовите ее, пожалуйста, пусть скорее приходит!..»

Состояние Саши поначалу было тяжелым: осколок бомбы попал ему в живот, задев кишечник и желудок. Нина не отходила от брата, разучилась улыбаться. Шамсия старалась уделять этим двоим больше внимания, чем остальным, подолгу сидела иногда с ними и после работы.

— Когда мы совсем поправимся, то вернемся домой к папе и маме, ведь так, тетечка Шамсия? — неуверенно спрашивала Ниночка.

Они были слишком малы, чтобы понять все, что происходит с ними, понять, что война трагически изменила их судьбу. Они не знали, что Псков давно занят немцами, а их родители в день проводов детей на вокзал попали под сильную бомбежку. Бомбили и эшелон с детьми, но каким-то чудом машинист вывел его из-под огня. Они ничего не знали, как и все другие дети, которых приютил Мехрабад: их родители считались без вести пропавшими.

Саша с надеждой глядел на сестру, старше которой был на два года, не по-детски устало говорил:

— Может быть, наши родители после той бомбежки лежат в какой-нибудь больнице, как вы думаете, тетя Шамсия? Вроде нас…

Шамсия соглашалась с Сашей, ласково поглаживала его горячий от высокой температуры лоб.

— Да, Сашенька, наверное! Вот вы с Ниночкой поправитесь, они к этому времени и выйдут из больницы, вы обязательно увидитесь!..

Успокаивала, старалась, чтобы дети не видели ее слез, а у самой они подступали к горлу. Да и кто выдержал бы этот печальный болезненный взгляд запавших глаз, как бы моливших взрослых о помощи?

Шамсия дважды оперировала Сашу, перепробовала лечение самыми разными лекарствами, делала все возможное для его спасения, но состояние мальчика все ухудшалось. Он таял на глазах, словно свечка.

В тот вечер, когда Одил-амак приехал к сыну с извещением о без вести пропавшем Маруфе, самочувствие Саши вдруг резко ухудшилось — и никакие лекарства, уколы уже не помогали: к полуночи он умер. Сестренка своим плачем подняла на ноги всю больницу.

— Где Саша? Куда он ушел? Почему меня бросил? Пусть он придет обратно, я не засну без него! — кричала Нина, вцепившись в халат Шамсии и не отпуская ее от себя.

Что только не делала, как ни старалась Шамсия успокоить бедную девочку, Нина не переставая плакала навзрыд.

— Тетечка, миленькая, не оставляйте меня здесь одну, без Саши! — молила она, прижимаясь своим худеньким телом к Шамсие.

Шамсия прилегла рядом с ней на кровати, обняла, гладила ее голову, руки, чтобы девочка хоть немного успокоилась и заснула. Но стоило ей отойти от кровати, как душераздирающий крик ребенка заставлял возвращаться снова.

Не видя другого выхода, Шамсия, и сама еле держась на ногах, решила на время взять девочку к себе домой. И когда она подняла Нину с больничной постели, та сразу затихла, молча обвила ручонками ее шею и по-детски умиротворенно положила ей на плечо свою забинтованную голову, а когда они сели в машину «скорой помощи», тотчас заснула… Спит и до сих пор на кровати Шамсии.

— Вот, отец, у нас теперь появилась дочка! — грустно закончила Шамсия, вопрошающе посмотрев на Орифа и свекра, притихших, внимательно слушавших ее рассказ.

Какое-то время мужчины молчали.

— Благое дело вы совершили, невестушка! — первым нарушил молчание Одил-амак.

Ориф согласно кивнул, как бы подтверждая, что и он думает, как отец. Но тут же мелькнула мысль: если решение жены серьезно, а это, очевидно, так, а ему не сегодня завтра придется уезжать на Урал, не будет ли Шамсие тяжело одной с двумя детьми, своим и чужим ребенком?

— Ориф, что-то вы задумались? — словно прочитала его мысли жена.

— Нет, нет, почему же? — торопливо спохватился Ориф, несколько растерявшись от переплетения сложных обстоятельств, возникавших сегодня одно за другим на его пути. Он то вспоминал недавний разговор, состоявшийся в обкоме партии, то видел перед собой строки письма комиссара батальона, где служил Маруф, то вдруг его начинало одолевать беспокойство: как же будет здесь Шамсия без него, если он уедет?.. Тем не менее Ориф старался изо всех сил сохранить присутствие духа перед женой и отцом. — Если вам, дорогая, одной не будет тяжело ухаживать за девочкой, лечить ее, что ж, пожалуйста, пусть она живет у нас, я знаю ваше благородное сердце, полное сострадания к людям, в этом сомневаться не приходится.

Шамсия за этот вечер первый раз улыбнулась.

— Это еще не окончательное решение, Ориф. Я сказала так, ибо пожалела всей душой несчастную девочку. Разве легко принять в семью чужого ребенка, да к тому же и лечить ее нужно еще очень долго, одевать, кормить, заботиться. Ответственность большая!

Из соседней комнаты донесся плач Нины, и Шамсия ушла, а Одил-амак посоветовал сыну:

— Если этого хочет невестка, не говори ей «нет», сынок! С тех пор как тяжелая болезнь лишила ее возможности иметь своих детей, она мучительно переживает это, я вижу, поверь мне.

— Почему же я должен возражать, отец? Я думаю сейчас совсем о другом.

— О чем же это? Можно узнать, сынок?

Ориф не мог более скрывать от своих близких скорый свой отъезд.

— Меня посылают на другую работу, отец, очень далеко отсюда!..

В этот момент вошла Шамсия с Ниной на руках и, услышав последние слова мужа, застыла, пораженная, в дверях.

— Что вы сказали, Орифджан? — растерянно глядя на мужа, переспросила Шамсия. — Куда вы уезжаете?

Чужая девочка подняла от плача Шамсии перебинтованную голову, протянула к нему свою тоненькую руку, а глаза на ее круглом улыбающемся лице так доверчиво, кротко смотрели на Орифа, словно она его знала всю свою коротенькую жизнь.

— Иди ко мне, моя хорошая!.. — встал Ориф, подошел к жене, и девочка потянулась к нему.

Так получилось, что и Одил-амак, и Шамсия на какое-то мгновение забыли о новости, которую приготовился было сообщить им Ориф.

Не прошло и несколько дней, как по всему Мехрабаду разнесся слух о том, что Ориф Олимов ушел со своей прежней должности из горкома. Однако почему и как он ушел, каждый толковал по-своему. Одни говорили, что в преступном поведении Амактуры повинен и Ориф, другие — что он был слишком упрям с руководством на работе, третьи объясняли это тем, что он якобы не нашел общего языка с Салимом Самандаровым, — словом, толковали разное. Во всяком случае, людские толки в какой-то степени были справедливы, но, как всегда это случается, обрастали и несуществующими подробностями.