Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

Впервые попавший сюда Сорокин во время разговора с неожиданным интересом спокойно огляделся. Кабинет как кабинет, обычный, как у других секретарей, у которых ему приходилось бывать. Только, в отличие от тех, на столе, за которым они сейчас сидели, увидел небольшие таблички, где печатными буквами от руки было выведено: «Просьба не курить!» «Ого! — усмехнулся про себя Сорокин. — Это обращение к таким заядлым курильщикам, как мы с Олимовым!..»

Сорокин еще раз перечитал табличку и, опустив голову, приготовился внимательно слушать.

Олимов уже выкладывал секретарю ЦК свои соображения. Он говорил, глядя в глаза Джамалову, что ежели теперь с помощью Центрального Комитета не позаботиться о снабжении отъезжающих через три-четыре дня на Урал мобилизованных в трудовую армию теплой одеждой и продовольствием, хотя бы на первое время, то последствия могут быть очень печальными…

Джамалов тревожно поглядывал то на Орифа, то куда-то за его спину и легонько постукивал карандашом по лежавшей перед ним записной книжке.

Воспользовавшись возникшей паузой, Сорокин поддержал Олимова:

— Поскольку организация трудовой армии дело новое для всех нас и времени было в обрез, конечно, многое застало всех врасплох. Это и понятно… В итоге произошло немало неприятных, я бы сказал, даже трагических событий, и сведения об этом уже дошли до Государственного комитета обороны. Я информирован об этом.

Джамалов, еще не продумавший, очевидно, всех аспектов данной проблемы, старался казаться спокойным, но все же заметно волновался:

— Да, знаю, по этому поводу нас сверху уже основательно потрясли, особенно досталось некоторым нашим ответственным работникам. Да я и сам стал не так давно свидетелем одной тягостной истории…

Олимов и Сорокин незаметно переглянулись, продолжая внимательно слушать Джамалова.

— Был у нас знаменитый бригадир-хлопкороб Хушмурод-ака, один из первых переселенцев, осваивавших еще Вахшскую долину, человек мужественный и честный. В сентябре военкомат призвал в трудовую армию несколько его родственников и знакомых. Хушмурод-ака тоже собрал свои вещички и добровольно явился в положенный день вместе с ними в военкомат, пошутил еще: «Хоть таким образом Урал погляжу!»

В военкомате рады каждому новому добровольцу, поэтому его ни о чем не спросили и отправили, как он хотел, на Урал. В Свердловске отряд, куда попал наш Хушмурод-ака, бросили на строительство новой железнодорожной ветки. Первые месяцы поработали неплохо, даже фотографии уважаемого человека и его земляков напечатали в местной газете. А про Хушмурод-аку даже написали целую статью, которая называлась «Богатырь с берегов Амударьи». Номер этой газеты он собственноручно в письме отправил домой… Едва похолодало, начались дожди, снегопады. Наши привыкшие к теплу люди стали мучиться, болеть из-за отсутствия зимней одежды. Руководство строительством считало, что всем должны были выдать эту одежду еще в Таджикистане, но здесь у нас, оказывается, военкомат отделался пустыми обещаниями: мол, теплой одеждой вас обеспечат на месте будущей работы… Однажды, когда отряд поздно вечером возвращался после долгого трудового дня, попали в сильный буран. Человек сильный, физически крепкий, Хушмурод-ака тащил на своей спине до самого жилья — а это километра четыре — тех, кто уже не мог идти сам, слабых, больных товарищей. Когда он вернулся в третий раз, чтобы оказать помощь, то сам по колено увяз в сугробе, потерял дорогу и замерз, занесенный снегом… Только на следующий день его нашли, но уже без признаков жизни. Вместе с ним замерзли еще трое его земляков. Одеты все они были, как выяснилось, лишь в легкие ватные мелкостеганые сатиновые халаты, уши и лоб обвязаны платками, на ногах кирзовые солдатские сапоги…

Рассказ Джамалова произвел удручающее впечатление. Все молчали.

— Да, — прервал молчание Сорокин, — подумать только, куда дотянула свою кровавую руку война!..

Джамалов искоса глянул своими темными проницательными глазами на промолвившего эти слова Сорокина и опустил их снова.

— Я, товарищ Сорокин, скажу, что, конечно, война войной, но главная причина этих потерь — бессердечие, даже, я бы сказал, жестокость, безответственность тех, кто занимается мобилизацией людей в трудовую армию. Скажите мне, товарищи, разве на фронте так заботятся о солдате? Что ему необходимо — котелок, каска, лопата, противогаз? Голова и ноги в тепле? Сыт, одет, окоп по всем правилам выкопан?.. Оружие в комплекте? И обо всем этом заранее думают командиры и комиссары, все проверят-перепроверят. А как же иначе? Там, на фронте, судьба солдата непосредственно связана с опасностью, там иначе нельзя… Так неужели здесь, в глубоком тылу, мы не в состоянии проявить заботу о людях, пришедших в трудовую армию? Пусть они будут работать за тысячи километров от передовой, но они, как те солдаты в окопах, тоже работают на победу, приближая ее своим трудом…

Мне осталось, дорогие товарищи, сказать вам только о завершении этой грустной и поучительной истории. Родственники погибших с неисчислимыми трудностями перевезли из Свердловска на родину, сюда, в Таджикистан, тело Хушмурод-аки и его товарищей, предали земле… Печальный итог! Семьи остались без кормильцев, осиротели дети. А жены!.. Если бы вы видели их глаза, их слезы! «Пусть бы наши мужья погибли на фронте, — не было бы так обидно и горько!» — говорили они мне.

Ориф Олимов, удивленный откровением Джамалова, размышлял об услышанном. Сорокин, хотя его имя и не было упомянуто, принял этот рассказ тоже как упрек в свой адрес, поэтому чувствовал себя неуютно, то краснел, то бледнел, очень волновался.

— …Поэтому я прекрасно понимаю товарища Олимова, — продолжал свою мысль Джамалов. — Его беспокойство за судьбу людей вполне закономерно и своевременно.

Он прошелся по кабинету, вернулся к столу, за которым сидели Сорокин и Олимов.

— Скажу откровенно, товарищи, положение с запасами продовольствия и одежды в республике весьма затруднительное. Вам должно быть известно, какие экстренные меры предпринимаются, чтобы в первую очередь обеспечить всем необходимым фронт. Однако и товарищу Олимову надо помочь! Это ясно. Но что и откуда взять — об этом сейчас необходимо как следует подумать.

— У меня есть одно соображение, товарищ Джамалов, не знаю, одобрите ли? — Ориф Олимов вопросительно посмотрел на секретаря ЦК.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Что, если для разрешения проблемы снабжения продовольствием привлечь и тех людей, которые призваны в трудовую армию?

Джамалов попросил:

— Поясните, пожалуйста, вашу мысль!

— Да, конечно! Что, если с помощью местных партийных советских органов провести собрания, беседы в колхозах, совхозах, на предприятиях, в организациях — словом, там, где работали люди до мобилизации в трудовую армию, пригласить их семьи, родственников, близких. На этих собраниях, все разъяснив, призвать в эти очень тяжелые для страны дни оказать активную помощь отцам, братьям и сыновьям, отправляющимся на Урал и в Сибирь выполнять свой высокий гражданский долг перед Родиной. Уверен, товарищ Джамалов, что у наших людей, — заключил Ориф, — очень развито чувство долга и они обязательно откликнутся на наш призыв.