Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

По собственному желанию, на основании поданного заявления Орифа Олимова официально на пленуме горкома партии с почетом освободили от занимаемой должности и с одобрения ЦК республики назначили политруком таджикской трудовой армии, эшелон с которой в ближайшие дни должен был отправиться на Урал.

Должность политрука включала в себя немало обязанностей, но это была работа с людьми, и Орифа Олимова она не пугала. Отвечать за моральный дух людей трудовой армии, оказывать трудармейцам практическую помощь на всем пути следования, помогать разместиться на новом месте жительства, организовать рабочие места на производстве, да мало ли какие непредвиденные заботы ждали политрука…

Ориф Олимов был одним из первых, кого обком рекомендовал на эту должность.

Представитель партийной организации Урала, как впоследствии узнал Олимов — заведующий промышленным отделом Белогорского обкома партии, Сергей Васильевич Сорокин, живший в те дни в Сталинабаде в одной гостинице с Орифом, в дружеской беседе у себя в номере как-то шутливо заметил:

— Слышал краем уха, что ваш уход с поста секретаря горкома партии люди связывают с какими-то ошибками, чуть ли не серьезной виной?

— Если бы в этих выдумках была хоть капля истины, — усмехнулся Ориф, — меня давно бы уже выставили за дверь, а имя занесли бы в черный список, Сергей Васильевич. И, надо признаться, у нас, к сожалению, есть люди, которые просто жаждут, чтобы я оказался в подобной ситуации.

Сорокин сочувственно поглядел на собеседника.

— Ваша правда, товарищ Олимов, не каждый способен сказать людям правду в глаза.

— Да, это так, но надо еще уметь и спокойно, с достоинством выслушать и сделать мудрый вывод — на это тоже, знаете, не всякий у нас способен. — Ориф многозначительно посмотрел на Сорокина.

В беседе о жизни, делах, которые волновали их обоих, которые ждали их в будущей совместной работе, Сорокин искренне признался Орифу, что тот импонирует ему не только как молодой, знающий партийный работник, но и как открытый, правдивый, волевой человек; как личность, уточнил он.

— И было бы неплохо, нет, просто хорошо, — добавил Сорокин, — чтобы именно такой человек был в постоянном контакте с обкомом там, на Урале, — политический руководитель и представитель республиканской партийной организации одного из национальных отрядов.

Ориф словно что-то обдумывал.

— Я уже говорил вам, Сергей Васильевич, что главным моим желанием было отправиться в действующую армию. Но когда я поближе узнал о состоянии дел в трудовых отрядах, то подумал, что и там нужны будут такие, как я. Захотелось самому влезть в эту работу, а если нужно, то и помочь по мере сил. Ведь в отрядах — живые люди, как мы с вами, им необходимы внимание, забота.

— Правильно, товарищ Олимов, — одобрительно улыбнулся Сорокин. — Во-первых, по сравнению с вашими местными условиями жизнь и работа на Урале несравненно сложнее, особенно когда наступает зима. О наших морозах вы, конечно, наслышаны?.. К тому же отряды трудармии живут и работают на полувоенном положении, а дисциплина у них как в армии. Необходимо в связи с этим тщательно подумать, как лучше в этих условиях построить свою работу, предусмотрев грядущие трудности. В подобной ситуации ваше постоянное присутствие в отрядах, контакты с обкомом были бы как нельзя кстати…

Олимов то ли в шутку, то ли всерьез ответил:

— Пока, Сергей Васильевич, мне кажется, стоит воздержаться говорить слово «постоянно», потому что мое командировочное удостоверение временное… Позже, когда будет продлен срок его действия, я думаю, главное, о чем нужно позаботиться, это чтобы люди в трудовых отрядах были тепло одеты, сыты и уверены в том, что они способны выдержать трудности, тяготы, уральский холод — во имя нашей общей цели…

— На сто процентов согласен с вами! — Сорокин был явно доволен услышанным.

— Однако, по сведениям, которые до нас дошли, — недовольно поморщился Олимов, — несколько человек, мобилизованных ранее в трудовую армию, из-за отсутствия элементарных условий жизни тяжело заболели и… погибли там.

— Знаю, товарищ Олимов! — Сорокин занервничал Ему не сиделось на месте. — И, уверяю вас, в этом виноваты прежде всего ответственные на местах!

— Как это понимать? — Олимов вопросительно поглядел на Сорокина.

— А очень просто! Военные комиссариаты республики мобилизовали рабочих, но не решили одновременно вопросов обеспечения их теплой зимней одеждой, понадеявшись на предприятия, где трудармейцы будут работать.

— Если так, то почему военные комиссариаты не несут никакой ответственности за свои неблаговидные действия?

— Разве вы не знаете? Согласно указанию из Москвы, несколько ответственных лиц, причастных к этому, среди которых есть и военкомы, отправлены в действующую армию. Кстати, в их числе и капитан Середин из Мехрабада, — вы, наверное, знаете его?

— Середина? — удивился Олимов.

— Его самого! Вчера в ЦК Компартии вашей республики об этом шел разговор, и некоторые ответственные работники партийного аппарата строго предупреждены за ошибки, допущенные при формировании трудовой армии.

Олимов и Сорокин помолчали, каждый думал о своем. Ориф вспоминал недавнее собрание, где выступал Середин, брошенное в его адрес обвинение в связи с делом Амактуры и, закурив, посмотрел на Сорокина.

— Как вы думаете, Сергей Васильевич, после принятых мер положение рабочих отрядов должно хоть немного улучшиться?

Сорокин знал, что, конечно, одними этими мерами ограничиться нельзя и всех трудностей не разрешить. Сложное это дело — сразу же изменить положение — накормить, одеть, обуть, поднять настроение, повысить сознательность в условиях, когда война еще не достигла переломного момента и на первом плане, естественно, стоят заботы о солдатах в окопах, грудью своей защищающих Отечество. Накормить, одеть, снабдить их боеприпасами, снаряжением — первоочередная задача. И именно они, партийные работники, такие, как Сорокин и Олимов и тысячи других, должны проявить умение работать с людьми, оперативность в решении этих труднейших проблем…

В небольшом номере сталинабадской гостиницы с двумя железными кроватями, квадратным столом посредине и потертым ковриком на полу, куда с трудом проникал свет из окна, затененного с улицы густыми ветками чинар и клена, стало совсем темно от дыма папирос. Пепельница до краев наполнилась окурками, от нее шел табачный перегар.

Пока Сорокин говорил, Ориф нагнулся к руке, хотел посмотреть, который час, но из-за темноты не мог различить ни цифр, ни стрелок. Встав, он включил с разрешения Сорокина свет и снова глянул на часы: они показывали семь.

— Подъем, Сергей Васильевич, идемте в ЦК! И не откладывая! — решительно сказал Олимов.