Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

Первого сентября 1939 года фашистская Германия напала на Польшу. Через два дня, третьего сентября, объявили войну Германии Англия и Франция, затем стали объявлять британские доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Канада… Большая и опасная политическая игра, которую вели империалисты, пытаясь натравить Гитлера на нашу страну, окончилась для них, как и предсказывалось на XVIII съезде партии, серьезным провалом. Новая империалистическая война становилась всеобщей, мировой.

Сообщения в газетах с западного, франко-английского фронта были однообразны: там не происходило ничего существенного. Зато на польском фронте немцы стремительно продвигались вперед, беря город за городом. Пятнадцатого сентября они взяли Перемышль, Белосток и Брест-Литовск, семнадцатого окружили Львов… Фашисты выходили на наши границы. Было ясно, что варшавское «правительство полковников», которое всегда рьяно проводило антисоветскую политику, привело Польшу к катастрофе.

В этих условиях Советский Союз решил спасти от фашистского порабощения миллионы единокровных сестер и братьев советских людей — украинцев и белорусов, проживающих на землях, отторгнутых польскими панами почти два десятилетия тому назад, во время третьего похода Антанты.

Семнадцатого сентября Главное командование Красной Армии дало приказ войскам перейти границу и «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии».

— Хотел бы я участвовать в этом освободительном походе, — сказал Давлят Тарасевичу и услышал в ответ:

— На нашем участке порох тоже нужно держать сухим.

Рота проводила тактические занятия на лесистой и холмисто-болотистой местности. Леса, болота и озера тут тянулись до самой государственной границы с Финляндией. Занятия велись в условиях, максимально приближенных к боевым, без всяких скидок, при участии представителей из штаба полка, начальником которого был подполковник Тарасевич. Бойцы несли на себе вещмешки и скатки, саперные лопаты, противогазы, подсумки с патронами. Приходилось преодолевать крутые подъемы, продираться сквозь заросли, шагать по чавкающей трясине, переползать по-пластунски лужайки и форсировать студеные реки.

— Прежде, рассказывают, нашего брата так не гоняли, берегли, как заморский цветок в теплице, — насмешливо говорил на коротком привале товарищам красноармеец Клим Пархоменко, в прошлом донецкий шахтер. — Что, Осьмушка, цел еще пуп, не сорвал?

Осьмушка, или Восьмушка, прозванный так из-за малого, щуплого роста ферганец Махмуд Самеев, скорчил гримасу.

— Э-э, все ничего, мертвый час отменили, вот где жалость!

Бойцы покатились со смеху. Клим прижал ладони к животу и, хохоча, запрокинул голову.

— Лодырь, все говорят, спит днем, — невозмутимо продолжал Самеев. — А спросили бы меня, я б сказал: наоборот, сил бойцу прибавляет, мозги прочищает сон!

— А давай-ка, Восьмушка, напишем про это наркому. Глядишь, может, и возвратит мертвый час, ась? — ухмыльнулся боец, лежавший, опираясь на локти, рядом с Самеевым.

Рослый, плечистый сержант Харитонов, перематывая портянки, сказал:

— Ты ж как воробышек, Самеев, и такая засоня?

— А воробьи что, разве не спят? С шести-семи вечера и до шести утра дрыхнут, ровно двенадцать часов!

— Не горюй, Махмуд-джан, копи в уме, что не досыпаешь: как вернешься домой, все отоспишь, — энергично взмахнул рукой чернявый боец.

— Скажешь тоже, Сурен! — засмеялся Клим. — Кому же, ежели после долгой разлуки будет дрыхнуть, играть с молодой женой?

Взлетели спугнутые взрывом хохота лесные птахи, тревожно закружились над елями и березами.

— Он разве женат? — спросил Сурен.

— Женился, чудак, за четыре месяца до призыва, — ответил сержант Харитонов.

— А, тогда, конечно, обидно…

— Не только ему, еще молодайке, — ввернул Клим и шутливо посоветовал: — Вот, Осьмушка, о чем бы написать наркому! Несправедливо ведь!

Самеев сдвинул каску на затылок, все с тем же невозмутимым видом сказал:

— На что жаловаться, приятель? Это же своего рода испытание верности. Любит — потерпит, будет ждать, а нет — не надо!

Давлят, сидевший чуть поодаль, в кругу командиров, с интересом вслушивался в беседу бойцов. Слова Самеева заставили его призадуматься. Ведь он и сам лишь недавно женился и теперь не знает, стоило ли спешить, если так быстро оказался в разлуке с Наташей. Самеев, видать, мал, да удал, котелок у него, во всяком случае, варит. Да, настоящая любовь, искренность чувств проверяется разлукой. Крепкая, вечная любовь — залог и опора счастливой жизни!..

Наверное, и в такие минуты, в шутках и беседах с товарищами, каждый боец раскрывается глубже, полнее. Преподаватели в училище, люди опытные, наставляли: «Во взаимоотношениях командиров и бойцов главное — искреннее взаимное доверие и уважение. Командир должен быть для подчиненных образцом отношения к долгу, к дисциплине, требовательным, взыскательным и вместе с тем чутким и отзывчивым товарищем. Каждым своим поступком и словом он призван вселять в бойца уверенность, что его жизнь и смерть находятся в руках человека, на которого всегда можно положиться. Чем выше авторитет командира, тем лучше служит боец. Изучайте характеры своих подчиненных в любых обстоятельствах, чтобы всегда знать, кто на что способен, чему рад и чем озабочен…»

Давлят пружинисто вскочил и направился к бойцам. Те стали поспешно подниматься, но он остановил их жестом и сам опустился на траву между Махмудом Самеевым и Климом Пархоменко. Улыбаясь, спросил:

— Настроение вроде бы сегодня хорошее?

— Сегодня нормальное, товарищ лейтенант, не знаем, каким будет завтра, — ответил за всех Клим.

— А завтра всегда должно быть лучше, чем сегодня, — снова улыбнулся Давлят.

— Ай, ингер [20] Ингер — друг, товарищ (арм.) . , дошло! — воскликнул Сурен. — Если сегодня занятия сложные, завтра будут простые.

Все рассмеялись, Давлят тоже. Но потом Самеев, качнув головой, посетовал:

— А на мой взгляд, товарищ лейтенант, солдатская служба с каждым днем становится тяжелее. — И Давлят, увидев испытующие взгляды, слегка насупился.

Он не курил, так, иногда баловался в кругу товарищей, не затягиваясь. Однако теперь попросил у сержанта Харитонова махорку, не спеша, думая над ответом, свернул цигарку, прикурил и лишь потом, выпустив дым, сказал:

— Я случайно слышал, как в ответ на шутки товарищей о молодой жене вы, товарищ Самеев, сказали, что армейская служба — это своего рода испытание верности. Если не ослышался, вы сказали: «Любит — потерпит, будет ждать, не любит — к чертям…»

— Правильно, — встал Самеев.

— Согласен, — кивнул Давлят. — Мне понравились ваши слова, даже растрогали. Ведь я тоже недавно женился, оставил молодую жену в Сталинабаде…