Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

Агния Астафьевна, естественно, не стала разубеждать его. Она выслушала речь спокойно, с любопытством, не дрогнув ни одной черточкой лица, и, когда комендант умолк, коротко сказала:

— Мне все понятно.

В деревне в основном оставались женщины, старики, подростки и малые дети. Колхозные активисты, партийцы и комсомольцы либо успели уйти с армией, либо подались в партизаны. Немцам говорили, что эти люди удрали с русскими, и они вроде бы поверили, во всяком случае, не расстреляли и не арестовали ни одного человека в округе. Селяне ставили это в заслугу Николаю Миронюку и аптекарше Агнии Астафьевне.

Но были и такие, кто называл их подлецами-предателями. И чем чаще немцы наведывались в Вербовичи, тем больше людей говорило об этом. Говорили, конечно, шепотом, с оглядкой, чтобы, не дай бог, не услышали чужие уши и не дошло на хвосте какой-нибудь сороки до «змея Миронюка и гадины аптекарши».

Да, нелегко было им нести свой крест. В тот поздний вечер, когда Агния Астафьевна удержала дочь Алену и Наталью от побега из дома, она, не в силах сдержаться, решилась… Она была согласна на любые муки, только не на эту — быть подлой в глазах единственной дочери, — и сказала, чтоб Алена пошла и позвала старосту Николая Миронюка.

— Будем говорить при нем, — сказала она.

Алена скривила в кровь искусанные губы.

— Вдвоем, что ли, хочешь наставлять на свой путь?

Агния Астафьевна ответила ровным голосом, хотя в душе все кричало:

— Без него я ничего вам сказать не могу.

Алена посмотрела на Наталью.

— Пусть приходит, — кивнула Наталья. — Посмотрим, что скажет фашистский лакей.

Алена ушла. Наталья не осталась с Агнией Астафьевной, унесла сына Султана в душную комнатушку, положила на кровать и сама вытянулась рядом, легла в чем была, думая об одном: скорее бы все решилось, кончилось!..

— Наталья Максимовна, — громким шепотом окликнула вернувшаяся Алена, — явился… Попали мы в круговерть, не выплыть…

— Ничего, сестричка, помирать, так с честью, — сказала Наталья, торопливо поднявшись.

Одернув платье и пригладив на ходу волосы, она вышла в просторную горницу, тускло освещенную керосиновой лампой. Против ожидания староста Миронюк встретил легким поклоном. Наталья оторопела. Она впервые видела старосту так близко. Высокий, широкоплечий и грузный, с седой лохматой головой, белыми густыми усами и окладистой бородой, с круглым лицом, тяжелым, твердым взглядом, он производил впечатление человека, от которого нельзя ждать пощады.

Наталье стало не по себе. Но она крепилась. «Нет, никогда не унижусь, — говорила она в душе. — Пусть хоть повесят, головы не склоню».

Староста смотрел на нее не мигая, сведя кустистые и тоже седые брови, словно испытывал ее нервы на крепость. Наконец произнес низким, густым басом:

— Сядем, — и первым опустился на стул, который заскрипел под его тяжестью. — Смелая…

По телу Натальи пронеслась неудержимая дрожь. Она поспешно шагнула к столу, села напротив. На один только миг прикрыла глаза пушистыми ресницами и снова вскинула, поймав на лице старосты быстролетную грустную усмешку. Он забарабанил длинными волосатыми пальцами по столу, и Наталью сразу стегануло по сердцу. Она вспомнила отца: нервничая, он так же стучал… Бас Миронюка донесся словно бы издалека:

— Перепуталось грешное с праведным…

И так же издалека прозвучал голос Агнии Астафьевны:

— Что же мне сказать им, дядя Микола?

«Он уже все знает», — поняла Наталья и напрягла всю свою волю. Туман перед ней рассеялся, она снова увидела, как отражаются от лампы два колючих огонька в глазах старосты и шевелятся его кустистые белые брови.

Миронюк сказал:

— Когда-то, молодым, довелось мне пожить в южном жарком городе Термезе. — Он улыбнулся. — В Красной гвардии служил…

— А теперь кому служите? — перебила Наталья, которую при слове «Термез» обдало жаром, потому что город этот был в нескольких часах езды от родного Сталинабада и она не раз проезжала его на поезде. — Кому? — почти выкрикнула она.

Улыбка на губах Миронюка погасла, он ответил невозмутимо:

— Служу, чтоб сберечь вашу жизнь… и ее, — кивнул он на Алену, — и ее, — показал глазами на Агнию Астафьевну.

— Фашистам служите!

— Слепо идти — в яму угодить, — сказал Миронюк. — Надо думать о завтрашнем дне.

— А потому, Наталья Максимовна, кроме как покориться, другого выхода нет, — сказала Алена.

— Кто сказал «нет»? — сдержанно улыбнулась Агния Астафьевна.

Эта улыбка снова подстегнула Наталью.

— Ваш выход — заставить нас служить фашистам, — сказала она.

— Приходится, дочка, — пожал плечами Миронюк. — На каждое хотенье нужно терпенье… Подожди! — властно остановил он Наталью. — Умей слушать. Секрета не выдам, если скажу, что нынче у каждого должны быть своя совесть, свой долг и обязанность. Поступай, как велит совесть, но не лезь поперек батьки в пекло, подчиняйся тому, что требуется.

— Кем требуется? — все-таки вставила Наталья, а Алена прибавила:

— Лгать, что ли, надо, изворачиваться? Чтобы спасти свою шкуру, говорить, будто отец был против советской власти и погиб как враг народа, а мы с ней, — дернула Алена подбородок в сторону матери, — высланы из Минска?

— Алена! — выдохнула Агния Астафьевна. — Дочка…

— Не хочу лжи, подлости не хочу! — крикнула Алена задрожавшим от слез голосом.

В комнате стало так тихо, что услышали, как потрескивает в ровно горевшей лампе фитиль. Где-то в соседском хлеву заголосил петух, сонно тявкнула собака. Окна были плотно завешены черным.

— Сидеть, значит, сложа руки, за запорами? — наконец проговорил Миронюк.

— Н-нет, — обескураженно, не сознавая еще, но смутно догадываясь, сказала Наталья, — убивать… уничтожать гадов, не давать житья…

Миронюк, усмехнувшись в бороду, пробарабанил пальцами по крышке стола («Ну совсем как отец!») и сказал:

— Без поленьев, на одних лучинках, и костер не горит. Вот в чем корень, хотите — понимайте, хотите — нет…

Наталья и Алена, не зная, что ответить, опустили головы. Миронюк перевел взор на Агнию Астафьевну.

— Вижу, что ваша дочь и жена советского офицера не могут стать нам помощниками. Пусть уходят в лес.

— А я… я останусь в доме одна? — тихо вымолвила Агния Астафьевна.

— Ничего, сестренка, лес не без хозяина, река не без рыбы. Мы-то рядом, вместе всегда. А с них больше пользы Якиму. Авось там разберут, что к чему, — сказал Миронюк.

— Ну, а немцы разве не спросят, куда они бесследно исчезли?

— Почему бесследно? Будут делать все как положено, время от времени возвращаться. Это вменим им в обязанность.

Наталья верила и не верила. С острой тревогой, боясь, что ошибается в своей догадке и может утратить вспыхнувшую в душе надежду, она спросила: