Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

— А мы не помешаем… вашим делам? Не пугает, что будем далеко от вас, выйдем из-под контроля?

Миронюк нахмурился.

— Знаете, почтенная сударыня, далеко вы будете или близко, теперь все одно свою судьбу и особенно судьбу ребенка от нашей не отделите.

Наталья вспыхнула под его колючим, жестким взглядом. Придавил ее этот взгляд своей тяжестью, заставил опустить глаза. Алена шепнула:

— Хватит спорить, уйдем в лес…

— Кто знает, что ждет там? — громко сказала Наталья, не поднимая, однако, головы.

— Ясно, что не песни-радости, — грузно встал из-за стола Миронюк. — Радостей нам с вами в ближние времена не дождаться… Пусть к вечеру будут готовы, — обратился он к Агнии Астафьевне, — пришлю проводника. Приготовьте все нужное. — И, сдерживая зевоту, неожиданно виновато-добродушным тоном закончил: — А поспать хоть малость положено. Петухи вон горланят…

Проводник, высокий жилистый старик, появился в сумерках и повел Наталью и Алену с вещами за плечами и Султаном на руках в глухую чащобу, к лесничему деду Якиму. Село покинули огородами, прошли по глубокому буераку к стерне, тихо шелестевшей под ногами, и вышли на узенькую, хорошо утоптанную тропинку, которая сперва извивалась по пригоркам и ложбинам, а потом в зарослях кустов и деревьев, чем дальше, тем все более густых.

К леснику пришли почти в полночь. Он встретил их в стороне от своего домика, на лужайке, облитой лунным светом, возле шалаша из ветвей с увядшими листьями.

— До зари будете в шалаше, — негромко сказал лесник. — Не стану тревожить больных.

Он показался огромным, здоровым и был в соломенной шляпе с широкими полями, в овчинной безрукавке и в лаптях. На спине висело двуствольное охотничье ружье.

— Каких больных? — удивилась Наталья.

— Раненых, — сказал лесник.

— Каких раненых? — изумилась и Алена. — Откуда тут раненые?

Лесник недоуменно взглянул на проводника.

— Они что, с неба свалились?

Проводник пожал плечами и что-то буркнул под нос.

— Мы сами попросились, — сказала Наталья, качая всхлипнувшего во сне сына.

Лесник предложил уложить ребенка в шалаше, на его дерюжке. Когда Наталья стала накрывать Султана байковым одеялом, она услышала, как лесник раздраженно произнес:

— Я у Миронюка доктора и медсестру просил, а не детский сад…

Алена что-то тихо ответила ему, он сказал:

— Без этого хватает мороки.

Наталья поспешила выйти.

— Не бойтесь, дедушка, ребенок вам не помешает. Вы и не заметите его, я постараюсь.

Лесник взял в горсть бороду и хмыкнул.

— Я не в том смысле…

— Я должна сказать вам, — перебив, продолжала Наталья, — что могу быть медсестрой. Но прежде я хочу знать, за какими ранеными нужен уход. Кто такие? Наши или…

— А ты погляди, потом мели! — вспыхнул лесник и зашагал к своему домику, который издали был похож на большую квадратную коробку.

Наталья и Алена пошли следом. В сенцах тускло горел фонарь со стеклом, оплетенным проволокой. Лесник снял фонарь с гвоздя, покрутил, прибавляя огонь, фитиль и, отведя свободной рукой одеяло, которым была завешена узенькая дверца в комнату, кивком пригласил войти.

Домик состоял из двух небольших комнатушек, и в каждой лежали бок о бок раненые советские бойцы. Они лежали на деревянном полу на подстилках из дерюги, прикрывавшей солому и сено. Кто-то хрипит, кто-то стонет, кто-то мечется в бреду. Воздух, хоть оконца и распахнуты, тяжелый, спертый, пахнет кровью и гноем. У тех, кто в сознании и не спит, глаза молят о помощи.

Лесник стоял, чуть согнувшись, у дверцы и держал фонарь у лица. Борода у него была рыжеватая, высветленная сединой, глаза темные, суровые. «Ну, видите, кто?» — казалось, спрашивал он строгим взглядом.

Наталья и Алена вышли на воздух потрясенные. Вокруг темнота, глушь, над головой одинокая ущербная луна. Жутко. Они невольно схватились за руки, Наталья ощутила левым плечом худенькое плечо Алены, правым — согнутую в локте руку лесника.

— Простите меня, дедушка Яким, — сказала Наталья. — Мы сейчас… с Аленой… Что нужно делать… Жаль, не принесли медикаменты…

— Принесли, — сказал лесник и обратился к Алене: — Прислала твоя мать с проводником цельную коробку.

Наталья тоже повернулась к Алене:

— Почему мы не знали?

Алена пожала плечами, тяжко вздохнула.

— Кто знает… Видите, что тут происходит, — в сердцах сказала она. — Лучше, наверно, и нам набрать в рот воды, делать, что нужно, и ждать, чем кончится.

— Во! — засмеялся лесник и прибавил: — Утро вечера мудренее, ложитесь-ка спать. Поди, намаялись?

Им казалось, что не заснут, но едва легли на душистое сено, как провалились в бездонную яму сна.

А с зарей началась у них работа, и они делали ее день за днем, от темна до темна, стараясь облегчить страдания раненых. Эта работа приносила утешение и самой Наталье. Когда выдавалась свободная минута, она беседовала с бойцами и то выслушивала их истории, то рассказывала свою. Если помимо воли на глазах ее выступали слезы, бойцы тут же переводили разговор на шутливый тон.

— А что, Наталья Максимовна, ежели вдруг появится в нашем лесу лейтенант Сафоев? — спрашивал один.

— Да, — подхватывал другой, — знать хотим, сразу броситесь обниматься или сперва приглядитесь?

— Чего же приглядываться? На таких радостях все позабудешь, — говорил третий.

А четвертый крутил головой и, смеясь глазами, вздыхал:

— Ну, охальники… Да будь я Сафоевым, взял бы сестрицу на руки и носил бы, как прекрасну царевну.

Наталья краснела. То, о чем говорили бойцы, могло случиться разве только во сне, но тем не менее загоралась в сердце надежда и светлело лицо.

Полюбилась бойцам и Алена, молодые забывали при ней о мучительных ранах, пожилые, называя дочкой или невестушкой, благословляли ее добрые руки.

А о Султане и говорить не приходится, к нему привязались сильнее, чем к кому-либо, он был общим любимцем. Стоило ему показаться, как все говорили:

— Вот идет наш лучший доктор.

Одни, как говорила Алена, пациенты лесного госпиталя постепенно становились на ноги и уходили в бескрайние леса пополнять партизанские отряды, другие, тяжелые, терпеливо ждали своей участи, надеясь на помощь врача. Врач был крайне нужен. Всякий раз, когда кто-нибудь из связных, чаще всего Яким Яковлевич, ходил в село, передавали это Миронюку и Агнии Астафьевне. В ответ слышали: «Будет», или: «Найдем — пришлем», а как скоро, не говорили — не знали и сами.

В конце концов, однако, решилось и это. В одну из ночей тот же самый старик проводник, который привел сюда Наталью и Алену, появился с пожилой, но еще крепкой (даже не задыхалась) женщиной и сказал леснику:

— Принимай, братец Яким, под свое начало доктора.

Лесник приподнял фонарь, сначала вгляделся в круглое, с морщинками у больших карих глаз лицо женщины, потом стянул с головы соломенную шляпу и, слегка поклонившись, сказал: