Сергей Прага - Да, был

…Нога у Старко распухла в щиколотке и поправлялась медленно. Днем друзья лежали в подполье, а ночью, когда засыпало село и Алена Никифоровна открывала люк, вылезали, разминаясь, шагали по хате, иногда выбирались на крыльцо.

Они решили: как только Старко поправится, идти к партизанам в отряд Скворцова. О Скворцове они знали от Алены Никифоровны. Человек сто, а то и больше, под командой капитана Скворцова располагались в лесах, километрах в пятидесяти севернее села. Алена Никифоровна перерыла сундуки, и все, что осталось из одежды сыновей, отдала им.

Однажды ночью Русин и Старко сидели за столом, ужинали. Алена Никифоровна копошилась у печи. Неожиданно, за ситцевой занавеской, отделяющей угол комнаты, послышался шорох и легкое покашливание. Минуты через две оттуда вышла девушка. На ней были мужские сапоги, темная суконная юбка и ватная телогрейка нараспашку.

Алена Никифоровна торопливо подошла к ней, обняла за плечи и, подталкивая к столу, отрекомендовала:

— Таняша моя, доченька младшая, Татьяна Васильевна. Под вечер пришла из областного… Избавилась от неволи…

Русин невольно взглянул на портрет Татьяны. Распухшее, покрытое струпьями безобразное лицо девушки не имело ничего общего с фотографией. Похожи были только большие, задумчивые глаза, хоть и сверкали сейчас они злым огоньком.

Полгода назад, когда в селе расквартировалась тыловая часть оккупантов, чтоб избавиться от постая и насилия, Татьяна захламила хату, закоптила ее, повыбивала оконные стекла и сама искусно растравила на лице до десятка болячек, от чего стала отталкивающе безобразной. Уловка помогла.

С уходом немцев девушка «выздоровела». Но тут, пристал со сватовством Юрко, старший полицай. Татьяна «заболела» вновь.

Девушка молчала. Отставив тарелки, молчали Русин и Старко, безмолвствовала Алена Никифоровна.

— Что, не похожа? — с насмешкой заговорила Татьяна, и, глядя в упор на Старко, сказала: — Познакомимся… Старший лейтенант — это вы?..

— Это я, — сказал Русин.

— А вы, значит, доктор?..

— Фершал, — поправила Алена Никифоровна.

— И между прочим, — усмехнулся Старко, — разрешите доложить: имея сто граммов свежего смальца или гусиного сала, берусь в два дня снять ваши болячки… И следа не останется…

— Э-э, нет! Они у меня купленные, — задорно рассмеялась Татьяна, — двух несушек отнесла бабке Гашке. При нужде теплой мыльной водой смою. А смалец и гусь пригодятся, съесть можно.

…В эту ночь в хате Алены Никифоровны, погасив коптилку, шептались до поздних петухов. Таня рассказала о трауре, устроенном фашистами в областном городе по случаю гибели армии Паулюса, о том, как уполномоченный «по вербовке» в Германию определил у нее проказу и выдал справку об освобождении. Как гестаповец Клапп, прежде чем разрешить ей идти домой, «уговорил» ее «освещать» село, работу Юрко и крестьян, сочувствующих партизанам. Как на обратном пути она разыскала Скворцова и сообщила ему адрес квартиры, куда являются осведомители Клаппа для доклада шефу.

— А между прочим, — лукаво поглядывая на собеседников, сказала Таня, — в отряде безлюдье. Не знаю, как насчет командиров рот, а фельдшер, ох, как нужен!..

Договорились: Таня раздобудет для беглецов шапки и теплые тужурки, и они втроем пойдут к Скворцову…

…Дней через пять Старко объявил: «К бою готов, а к походу подавно».

— Значит, завтра вечером выйдем, — сказал Русин..-

…Алена Никифоровна собрала дорожный запас и, всхлипывая, сказала:

— Ну, дочка, ну, сыны мои родные, счастливо… пора… — А в сенях, обнимая всех по очереди, разрыдалась: — Может, переждали бы денек, а?

— Поехали! Поехали! — нарочито суровым басом сказал Старко, дергая дверную щеколду. — Кони застоялись, поехали!

От внезапного резкого удара извне, дверь распахнулась, и послышалось насмешливое: «Куда это «поехали»? Позвольте спросить».

В лицо Русину и Старко хлестнули ослепительные лучи электрических фонариков. В двери просунулись дула автоматов. Размахивая пистолетом, полицай Юрко кричал:

— Малейшее сопротивление, и прикажу спалить хату! Тетка Алена, я за тобой две недели слежу. Повесят тебя, старую, и будешь висеть!..

В сени ворвалось до десятка коренастых, пьяных бендеровцев.

ШТАЛАГ Б-IV

Долго размышлял Юрко, как поступить с бойцами. Пьяные мозги работали вяло. Легче всего было бы хату сжечь, пленных расстрелять, тетку Алену повесить, а Татьяну… В тот день, когда она отказала ему да еще закатила затрещину, сгоряча он внес ее имя в список «добровольно изъявивших желание поехать на работу в Германию», но после жалел об этом.

Да, не так-то просто служить оккупантам… Старший полицай — власть, но… жечь хаты, расстреливать и вешать русских и украинцев вправе только господа немцы, чтоб им… За такое самоуправство можно потерять если не голову, то звание и место. К тому же односельчане нет-нет, а намекают: «Ой, Юрко, Юрко, отольются кошке мышкины слезки… Смотри, на миру живешь…»

Неожиданно в пьяной голове родилась мысль: мужчин, как задержанных в селе, задержанных не у Алены Никифоровны, а на огородах, отправить районным властям, старуху освободить, а Татьяну не трогать. Неужто девка не оценит его благородства? Может, и начальство обратит внимание на рвение старшего полицая, а сельчане увидят, что Юрко не враг своим…

«Одним ударом убить трех зайцев», — решил Юрко. И на второй же день отвез Русина и Старко в районный центр, откуда их после допросов отправили в областную тюрьму. Здесь их держали три недели. Затем включили в список арестованных по подозрению в организации саботажа на предприятиях, работающих для нужд фашистской армии, и отправили в Германию.

…Берлинские чиновники оказались оперативнее собратьев на оккупированной территории. Один из них допросил Русина и Старко. Потом на деле размашисто через всю папку написал: «Направить по принадлежности в шталаг Б-IV».

…Положение советских военнопленных на территории Германии отчасти определялось письмом Заукеля Розенбургу: «Военнопленным следует давать такое количество пищи и предоставлять такого рода помещения для жилья и обращаться с ними таким образом, чтобы это потребовало наименьших затрат при максимальной их эксплуатации». В основном же в лагерях царили террор и бесправие. Судьба узников шталагов зависела от коменданта и его помощников.

Шталаг Б-IV от других отличался тем, что на его территории располагался и за счет его «материалов» работал сперва один из отделов института военно-научных изысканий, а после слияния его с Аненэрбе — институтом по вопросам наследственности, подчиняющимся рейхсфюреру СС, — филиал института доктора Рашера, возглавляемый доктором Граббе.