Сергей Прага - Да, был

Но стоит появиться вражеской пехоте, оборона на высоте оживает: метко бьют пулеметы, редко, но точно в цель падают мины, летят ручные гранаты, и, как только в рядах противника возникает заминка, раздается русское «ура» — рота старшего лейтенанта Русина переходит в контратаку.

На «ничейной» земле, истерзанной непрерывным боем, валяются сотни трупов в зеленой униформе, стоят обгоревшие танки: шесть легких и четыре средних… В тылу обороны — три разбитые противотанковые пушки, беспомощно задравшие вверх тонкие стволы, развороченный блиндаж минометчиков.

Воспользовавшись минутами затишья, Владимир Николаевич Русин, двадцатипятилетний мужчина высокого роста, широкоплечий, сдвинув на затылок пилотку, прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, всматривается вперед: что еще предпримет притаившийся враг?

Черты лица молодого командира тонки и правильны, нос с легкой горбинкой, серые глаза проницательны. Волнистый чуб, выбившийся из-под пилотки, кажется седым от пыли; сквозь темный загар щек пробивается золотистый пушок.

Русин осторожно дотянулся до кустика «гусарика», свисающего с бруствера, отломил веточку, отряхнув, понюхал, зажал зубами и, машинально покусывая тонкий стебелек, навалился грудью на скос траншеи. Ни единого выстрела. Ни одного дымка. Улеглась пыль, поднятая последней атакой, высокая картофельная ботва выглядит обыденно и мирно. «Эх, кабы вот так дотянуть до вечера», — подумал Русин.

Час тому назад по телефону последовал приказ: «С наступлением темноты начать отход на рубеж…», а на какой — неизвестно. Телефонная связь неожиданно прервалась… Телефонист пополз по линии и пока не возвратился…

Со дна траншеи послышался тяжкий вздох и сдержанный кашель. В двух шагах от старшего лейтенанта, на выступе в стене окопа, сидел сержант Возненко и тряпочкой усердно очищал от пыли ручной пулемет.

Из-за дальнего леска на горизонте показался самолет. Он шел на малой скорости низко над землей, вдоль переднего края обороны. Время от времени пилот выбрасывал цилиндрические патроны. Они тут же взрывались, и из них вываливались пачки прокламаций. Воздушная струя крутила, рассеивала разноцветные бумажные квадратики. Порывы ветра отбрасывали их на «ничейную» землю.

Из траншей открыли ружейно-пулеметный огонь по самолету. Сержант Возненко, вскочив на ноги, длинной пулеметной очередью встретил воздушного врага, а затем, закинув голову, начал наблюдать за одиноким голубоватым листком, медленно парящим над ним.

Выписывая замысловатые узоры, листок плавно спускался, а в нескольких метрах от земли закружился и, легко скользя, упал на дно траншеи, возле Возненко.

Сержант поднял его, повертел в руках.

— «Господа русские красноармейцы! — вполголоса читал он. — Мы вас приглашаем в плен. Довольно воевать! Выходите из окопов, воткните штык в землю, поднимите руки и крикните: «Война капут!» Вас ожидает братская встреча. Не забудьте захватить котелок, кружку, ложку и шинель. Этот листок спрячьте. Он послужит пропуском в плен. Командование вооруженных сил Германии».

Русин молча наблюдал за пулеметчиком, которого из уважения к пышным усам он, как и все в роте, называл Митричем.

Тот заскорузлыми пальцами больших мозолистых рук пощупал бумагу, покачивая головой, неторопливо оторвал от листка узкую полоску, скрутил «фунтиком», скомкал оставшийся клочок в шарик, щелчком выбросил из окопа, смачно выругался и, приговаривая: «От гады, так гады», насыпал в фунтик махорки, чиркнул спичкой, а затем, пыхнув дымком, сплюнул и, поглаживая усы. проговорил:

— Так-то, фрицы поганые.

Со стороны немецких окопов кричали в мегафон: «Эй, рус, сдавайсь!» И вдруг раздался залп вражеской минометной батареи, расположенной в овраге.

Старший лейтенант приказал усилить наблюдение. Четыре мины одновременно взорвались метрах в ста пятидесяти за передним краем и правее за стыком ротного участка. Немного погодя огромное черное облако поднялось над землей и едва опало, как из него выскочил красноармеец и, чуть пригнувшись, побежал в направлении высоты.

Затаив дыхание Русин наблюдал за смельчаком. Он был уверен, что бежит его связист, и в душе ругал растяпу, рискнувшего среди белого дня вылезти на открытый участок, хорошо просматриваемый противником.

Грянул второй залп. Послышался визг летящих мин. Связист растянулся на земле. Взрывы подняли черную тучу земли, и, как только она тяжело обрушилась, связист вскочил и продолжил бег. Когда последовал пятый залп, офицер поспешно присел на дно траншеи, и вдруг… прямо на него свалился рослый, плечистый боец. Став на ноги, он очень обыденно буркнул:

— Извините.

Затем отряхнулся от земли и пыли, вытащил из кармана пилотку, надел и, будто не по нему только что было выпущено двадцать мин, будто не он только что так дерзко играл в жмурки со смертью, откозырнув, спокойно доложил:

— Товарищ старший лейтенант, военфельдшер Старко прибыл в ваше распоряжение.

Русин протянул руку и с уважением сказал:

— Угораздило вас. И чего ради рисковали?

— Взамен выбывшего, — отвечая на рукопожатие, проговорил Старко. — Оказывать помощь раненым…

— Раненым? — переспросил старший лейтенант. — В роте раненых нет. Стоим насмерть…

С левого фланга донесся взволнованный крик наблюдателя:

— Фрицы пошли в атаку!

Пока самолет разбрасывал листовки, а минометная батарея охотилась за смельчаком-фельдшером, до роты фашистов скрытно сосредоточилось перед высотой метрах в ста от переднего края. Гитлеровцы без традиционной артиллерийской подготовки, по свистку офицера поднялись во весь рост и бросились вперед.

Двадцать девять человек смотрели на старшего лейтенанта, ожидая команды. Тот подхватил винтовку, не глядя, вогнал в магазинную коробку обойму патронов и спокойно сказал:

— Контратакуем во фланг. Ударим разом. Пошли, товарищи! — а затем легко вскочил на бруствер:

— За Родину! За партию! Ура!

Не отставая от него, из траншеи полез Митрич и, не успев выпрямиться, тихо охнул, вскинул руки и мягко упал лицом вниз.

Двадцать восемь оставшихся в живых подхватили «ура».

«Эх, пропал Митрич, нет пулеметчика». — на бегу подумал Русин и машинально оглянулся. Сзади, стараясь вырваться вперед, бежал Старко. В руках у него был пулемет Митрича. Ухватив пулемет за ствол, он размахивал им, как дубинкой, и кричал:

— Бей гадов! Бей!..

Фашисты остановились, попятились, а затем, беспорядочно стреляя, начали отступать.

— Бей! Круши! — ревел вырвавшийся вперед Старко.

— Отбой! — закричал Русин. — Отбой!

Рота поспешно отошла в траншею. Сейчас же по всему фронту загрохотала артиллерия. Фашисты начали бешеный обстрел переднего края советской обороны.