Сергей Прага - Да, был

Можно занести старшего лейтенанта в погреб и там подождать, пока тот окрепнет. Но спустить раненого через вертикальную дыру невозможно. К тому же у него такое состояние, что выздоровление может затянуться, а высота на виду, чего доброго фрицы обнаружат погреб…

Насколько помнил Старко, вблизи — ни одного села, а если даже село и есть, то там, конечно, оккупанты.

Оставалось одно — под покровом ночи унести раненого подальше от места боя, замаскироваться в укромном уголке, а там или отобьют врага и он отступит, или, со временем, удастся найти доброго человека, который не откажет приютить раненого.

Подхватив Русина, Старко зашагал на запад, туда, где еще днем, из траншеи, он заметил овраг, поросший густым кустарником.

Идти было тяжело. Временами Старко останавливался, опускал ношу на землю, отдыхал, а затем поднимал и нес — то на руках, прижимая к груди, то на плече, то на спине.

К рассвету он добрался до оврага.

Миновав площадку со следами огневой позиции, Старко пошел по тропинке, которая вскоре оборвалась. Овраг сузился. Пробившись сквозь кусты, Старко оказался на прогалинке, поросшей густой травой. Из-под огромного валуна выбивалась слабая струйка родничка и тут же терялась в кустах. Метрах в двух от валуна, в отвесной стене, чернело отверстие — вход в пещеру.

Пещера оказалась довольно вместительной, высокой и сухой. Уложив раненого на подстилке из свежей пахучей травы, Старко еще раз, при дневном свете, внимательно осмотрел рану Русина, извлек из мышечной ткани осколок. И только тогда вспомнил, что со вчерашнего утра не ел. Пошарил в карманах — ничего съестного. С сожалением вздохнул: «А в погребе-то еды хоть отбавляй». Усталый, он забрался в пещеру, примостился рядом с Русиным и заснул. Проснулся перед закатом солнца. От голода тошнило. Старко взглянул на раненого. Лицо того покрылось пунцовыми пятнами, кисти рук горячие, губы сухие, запекшиеся. Его бы следовало укрыть, накормить и напоить.

«Да, не ладно получается, — почесывая затылок, думал Старко, — надо действовать». Фельдшер снял с себя гимнастерку, накинул ее на Русина, потом вылез из пещеры, выкарабкался из оврага, осмотрелся по сторонам и, где во весь рост, где пригибаясь, на четвереньках, ползком, направился к подбитым танкам перед высотой «81.9»…

Стемнело, когда Старко возвратился, сгибаясь под тяжестью двух узлов. Он побывал в погребе и из ротного имущества забрал все, что могло пригодиться: консервы, галеты, термос, вещевой мешок старшего лейтенанта, две шинели, лопату и десяток гранат.

…Трое суток раненый метался в жару, бредил, порывался встать, пытался сорвать повязку, стягивающую грудь.

Больше всего Старко опасался, как бы у Русина не началась гангрена или воспаление легких. Применяя все свои знания, опыт и медикаменты из сохранившейся сумки, фельдшер ухаживал за раненым, сутками не смыкал глаз, сидел возле него. Сильный организм Русина и забота Старко победили.

Температура у Русина спала, он ел, спокойно спал, но не разговаривал.

В один из дней, накормив больного, Старко сидел у входа в пещеру. Мысли, одна безрадостней другой, возникали у него и тут же исчезали: «Что-то неладное происходит со старшим лейтенантом. Или он продолжает быть в глубоком шоке, или его разбил паралич. Сколько же можно отсиживаться в пещере? Пока есть пища? А дальше? Что же дальше? Предположим, смогу донести раненого до села. Но согласится ли кто принять неподвижного калеку?»

Из газетных сообщений Старко знал: на оккупированной части Союза действуют партизанские отряды. «Во что бы то ни стало надо пробраться к ним».

Внезапно стемнело. Длинная тонкая молния метнулась по небу, прорезая низкие, косматые тучи. Загремел гром. Казалось, что небо раскололось и рухнуло вниз. Громовой раскат повторился. Со стен пещеры посыпалась мелкая галька. С потолка отвалился кусок земли и с шумом ударился о пол. Хлынул дождь. Прикрывая собой раненого, Старко нагнулся над ним, и вдруг Русин приподнялся на локтях:

— Кто вы? Спрашиваю, спрашиваю, — а вы молчите. Легкая спазма сдавила горло Старко.

— Наконец-то! — он опустился возле Русина, взял его за руку и, прерывающимся голосом сказал:

— Военфельдшер Старко… Остап…

— И давно мы здесь? — Русин вглядывался в лицо своего спасителя.

— Да вот сегодня двадцать седьмой день…

ДВА СОВЕТСКИХ ЧЕЛОВЕКА

Старко помог Русину перебраться ближе к выходу из пещеры, рассказал, кто он, кто его родители, где служил до встречи с Русиным в траншее.

— А как мы очутились здесь?

— Вылез из погреба, слышу — стон, — нехотя ответил Старко. — А это вы… Сделал перевязку и вот сюда, вроде как в госпиталь, доставил…

— Спасибо! — Нащупав в темноте руку Старко, Русин пожал ее и, зябко поеживаясь, продолжал:

— Ну, а я волжанин. Родился и учился в Энгельсе. Окончил Борисоглебское пехотное, направили в полк, а там известно: взвод… рота… Но почему мы не встречались раньше?..

— А я в ваш полк прибыл в последние дни, — поспешно объяснил Старко. — Знаете что? Давайте заснем. Устали вы…

Наутро, опираясь о плечо Старко, Русин смог выйти из пещеры и добраться до валуна. Здесь он разделся и сел, подставляя спину под жаркие лучи августовского солнца.

Старко несколько раз подходил к нему, участливо спрашивал о самочувствии, предлагал есть, прикрыть спину.

Русин жмурился, блаженно улыбался:

— Спасибо, уж теперь-то я сам… сам.

Уход за раненым товарищем и забота о нем оправдывали многодневное пребывание в овраге и держали нервы в постоянном напряжении. А после того как Русин отказался от его услуг и произнес: «я сам», Старко почувствовал внутреннюю пустоту. До сих пор, думая о дальнейшей своей судьбе, фельдшер успокаивал себя: поднимется командир роты — решит, как быть. И вот — командир поднялся.

Вопрос, как быть после выздоровления, не волновал Русина. Воинская присяга и совесть коммуниста диктовали продолжать борьбу до конца и, как только появятся силы, или пробраться через фронт, или идти к партизанам, а если нет их, самому собрать отряд и вести беспощадную «малую войну» на коммуникациях врага. Если бы Старко в первый же день, когда к Русину вернулся дар речи, спросил: «Как будем действовать дальше?», Русин так и ответил бы. Но Старко промолчал, а Русин, считая, что у товарища вопрос будущего решен именно так, не начинал разговора на эту тему.

Дни шли. Набираясь сил, Русин часами ходил по оврагу. Отсчитает сто шагов, остановится, передохнет и снова считает. Постепенно количество шагов между остановками увеличивалось. Настал день, когда Русин сказал:

— Поздравь, Остап Данилович. Сегодня сделал десять километров. Дней через пять сделаю до тридцати и… пойдем. Как думаешь, на восток пойдем или на запад, в леса?