Пётр Селезнёв - Южный крест

А может быть, Костя жив?

За Волгой тяжело ахнуло. Вспышка огня, похожая на молнию, метнулась по краю черного неба, мгновенно очертила каменные зубья, оконные провалы, телеграфный столб с оборванными проводами… Еще выстрел и еще.

Полковник Добрынин шатнулся и пошел, как будто орудийный гром позвал его, потянул.

Впереди, за Волгой, гудели тяжелые батареи, за спиной рвались снаряды. Немцы не отвечали ни единым выстрелом.

Это надо же!

Забелин спросил:

— Сколько д-дадим Веригину? Человек сорок, а?

По неширокой тропке, пробитой, протоптанной в снегу, они шли тесно, плечо к плечу, местами Забелин пропускал командира, немного приотставал. Впереди, как будто указывал путь, шел адъютант Добрынина, сзади двое автоматчиков. Иван Степанович оглянулся, досадливо подумал: «Словно под конвоем». Повернулся к Забелину:

— Что ж, можно и сорок.

Он знал, что главное теперь не тут. Главное — внешний фронт. А в городе надо держать противника как на привязи, атаковать днем и ночью.

Хоть и пригляделись в темноте, под яр спускались с великой опаской, адъютант то и дело оглядывался, предупреждал:

— Осторожно.

В крутом откосе выдолблены ступеньки, но их замело снегом, притоптали, выскользили… Хоть катись.

— Осторожно, — предупреждает адъютант.

Автоматчики сзади смеются, скатываются весело и мягко, боятся только — не наехать бы на командира дивизии. А штаны — другие дадут. Навстречу поднимаются трое бойцов, лопатами поправляют, расчищают ступеньки. Они сторонятся, пятятся в снег. Один берет под козырек. Добрынин слышит, как сзади ругнулись:

— Дворники. Что же вы… Командир дивизии вон!..

Один из бойцов усомнился:

— Ну… Бреши больше. Командир дивизии должон быть в папахе.

Артиллерия замолчала. И Волга затихла, словно слушала, ждала — бухнут пушки или нет.

Хоть бы остановилась…

Кажется, полковник Добрынин понимает, зачем идет к нему начальник тыла армии. Подполковник… А фамилия?.. Словно ветром сдуло — забыл фамилию. Ах да… Струмилин. Припомнил весточку с Волги, когда стояли на задонском плацдарме.

И сейчас Струмилин намерен сообщить…

В груди холодеет и останавливается: что хочет он сказать? До этого сообщал хорошее.

Иван Степанович не знает, что скажет ему подполковник Струмилин, но, что бы ни сказал, — не хочет слышать. Позже… Пусть минутой, но — позже. Не верит, что услышит хорошее.

— Товарищ комдив…

Ну да… Сейчас скажет утешающие слова.

— Товарищ комдив, командующий настоятельно просит вас…

Это что такое? Совсем не те слова. Он вдруг учуял запах дальнего леса и смолы, увидел капитана Веригина, который шел к нему подтянутый, ладный, в шапке набекрень. Удивился, что так хорошо, отчетливо видит ночью…

— Товарищ комдив! — умоляющим голосом восклицает подполковник.

Добрынин отмахнул рукой, словно предупреждал, чтоб тот не заступал дорогу:

— Знаю, подполковник. Передайте командующему: семьдесят восьмая дивизия поставленную задачу выполнит!

— Да нет же! Командующий приказал передать!..

Добрынин понимает: начальник тыла армии хочет сказать совсем о другом. Не знает, но догадывается. Во всяком случае, часом позже, горячечно вспоминая, восстанавливая все, как было, решил, будто в то время уже предчувствовал, что Костя жив, что с минуты на минуту увидит его, схватит, сграбастает в свои объятия.

Может, о предчувствии стал он думать, потому что произошло, состоялось…

Когда заметил капитана Веригина, еще не знал, что до сына осталось полсотни шагов. Он только увидел плотный солдатский строй.

Капитан Веригин — левая рука на автомате, правая под козырек — подступил твердым шагом. Нога прямая, сапоги начищены, грудь вперед.

Ну, молодец!

Веригин остановился и, словно потянулся кверху, сделался выше ростом:

— Товарищ комдив! Командир первого батальона триста тринадцатого полка по вашему приказанию!..

Добрынин сказал:

— Пошли.

Нет, он не знал, что вот сейчас увидит сына. Просто все в этот вечер казалось ему необычным, не таким, как всегда. Подполковник Струмилин не говорил больше ни слова. Он шел, не отставал ни на шаг, как будто приготовился положить себя кому-то под ноги. Чтоб не смели переступить. Забелин тоже молчал. Но молчание казалось, как никогда, многозначительным. Даже в привычной подтянутости, в мужской красоте капитана Веригина виделось что-то новое, незнакомое, словно тот человек и не тот… И Волга, и дальние ракеты, и неожиданный гудок, похоже, затертого льдом парохода — все казалось новым, доселе неизведанным.

Подошел к строю широким размашистым шагом, остановился.

— Здорово, ребята!

В ответ громыхнуло твердое, словно обвалилась, осыпалась каменная круча:

— Здра-а-а!

Полковник Добрынин минуту помолчал, послушал шепелявую стынущую Волгу и тяжеловатым неспешным шагом пошел вдоль строя, кого-то отыскивая и никого не видя. Вернулся на старое место, посмотрел на своего замполита: лицо Забелина показалось встревоженным. Что это он? Тут же подумал, что подполковник Струмилин мог бы идти спать. И вообще, как он оказался на этом берегу? Подался вперед, кашлянул:

— Я не стану произносить речей — этой ночью вы будете в бою! Шестая армия окружена, но дерется отчаянно. Как ни слаба наша дивизия, утром она должна выйти на новый рубеж, — переступил, шагнул вперед: — Надежда на вас, ребята!

По солдатскому строю пробежал глухой говорок. И погас. Потому что говорить не надо. Все начнется через час. Без лишних разговоров.

— Комбат… — напомнил Добрынин.

Капитан Веригин круто повернулся к строю:

— Мне нужны люди для настоящего боя! Будут рукопашные бои! Малокровные и студенты не нужны! Ясно?

— А что — студенты? — раздался хрипатый, простуженный голос. — Студенты — было, да прошло!

— Я понятно говорю? — переспросил капитан Веригин и, вытягивая шею, вглядываясь в передних, пошел вдоль строя. Остановился… Выпрямился, расправил и без того прямые плечи: — Добровольцы! Три шага вперед!

И полковник Добрынин шагнул, потянулся… Понял вдруг: ждал именно вот этого момента. Хоть не знал, даже не предполагал, что люди шагнут из строя и он увидит… Нет, не лицо увидел, не фигуру — догадался… Только у Кости такие плечи и такая стать. Только Костя носит такие большие сапоги.

Неужто?..

Ну да. Солдат не остановился, он сделал четвертый шаг. Еще…

Костя?

Боясь поверить самому себе, полковник Добрынин пошел навстречу. Все быстрее, быстрее…

Костя!

Одни глаза. Только глаза. Свои, родные. И в то же время чужие: суровые, беспощадные, солдатские.

— Папа…

Костя. Но разве такой у мальчика голос?

— Па-па…

Щеки, губы, глаза, горячее дыхание… Грубая солдатская шинель под рукой, запах железа и кожи.