Пётр Селезнёв - Южный крест

Закурил новую сигарету, склонился ниже: фронт от Верхне-Кривского — Ягодного шел строго на юг по речушке Криве, от станицы Боковской шел по Чиру до самого устья, до станицы Нижне-Чирской. Южнее, по Дону, до станицы Ногаевской зияла брешь, словно распахнутые настежь гигантские ворота. Русские не успели создать сплошного фронта, тут оставался реальный шанс. Надо им воспользоваться, вывести армию в юго-западном направлении. Ворота словно оставлены… Специально для этого. Надо сегодня, немедленно!.. Завтра будет поздно.

Паулюс взглянул на часы: если бы сознанием смертельной угрозы прониклись в группе армий и в Берлине… Ведь нельзя не видеть и не понимать очевидного!.. Уж не остается времени…

А если понимают, но не желают признаваться в этом?

Тогда погибнет армия!

Да нет же, нет! Не может быть! Авторитет генерал-фельдмаршала фон Манштейна… Генерал Цейцлер… Гитлер несет ответственность за судьбу Германии. Двух решений быть не может, приказ поступит скоро. Он, Паулюс, обязан всего лишь четко выполнить…

Увидел электрическую лампочку, иней в верхнем углу, словно швырнули туда горсть нафталина, байковые одеяла.

В голову ударило. Уши заслонило звоном. Хуже всего — этот звон: за ним ничего не слышно. Только ожидание, что вот сейчас в голове лопнет, разорвется.

Может быть, виновата тишина. Да, да… Это тишина давит и звенит.

Уже вторые сутки, как послал радиограмму Гитлеру. С часу на час должен быть ответ. Именно поэтому не ушел спать.

Решение, приказ может быть единственным…

Короткий стук в дверь отозвался болью в пояснице. Вошел обер-лейтенант Циммерман.

Что принес?

— Господин генерал! — Голос четкий, бесстрастный. Угадать невозможно… — Радиограмма из Берлина, господин генерал.

Только теперь Паулюс увидел в его руке лист бумаги, заметил, как нетверда рука… И хоть Циммерман шагнул к столу безукоризненно, по-строевому, решил, что будет плохо.

Однако почему? Ведь Циммерман принес приказ…

«Шестая армия временно окружена…»

Слова, строчки мгновенно сделались огромными, черными, страшными. То меркнут и сжимаются, словно лист бумаги схватывается огнем, то опять яро бросаются в глаза… Паулюс положил приказ на стол, осторожно расправил и без того гладкий лист. Руками, сухими и горячими, сцепил холодный влажный лоб.

«Шестая армия временно окружена советскими войсками. Я намерен сосредоточить армию в районе «Сталинград-Норд» — Котлубань — высота сто тридцать семь — высота тридцать пять — Мариновка — Цыбенко — «Сталинград-Зюд». Армия может быть убеждена в том, что я сделаю все для того, чтобы соответствующим образом обеспечить ее и своевременно деблокировать. Я знаю храбрую шестую армию и ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг.

Паулюс положил, нерешительно отодвинул радиограмму…

Конец. Деблокада, по мнению Гитлера, заключается в том, чтобы пробить коридор, наладить снабжение. Во что бы то ни стало — удержаться в городе!

Смотрел на карту с оперативной обстановкой: Краснояровка, Артамоновский, Гусынка, Нижне-Чирская… Все дальше внешний фронт, все туже кольцо окружения. Остается еще возможность — прорыв на юго-запад… Но есть приказ: держаться и ждать. Он, Паулюс, должен повиноваться. Однако командующий группой армий, фельдмаршал фон Манштейн, который относится к положению шестой армии с полным пониманием, обещал помочь…

И опять вспыхнула надежда. Вспомнил про своего адъютанта, который стоял в почтительной позе, увидел окурки и табачный пепел на столе. Сказал:

— Возьмите бумагу и чернила. Я буду диктовать.

Циммерман вытряхнул из пепельницы, чистейшим носовым платком смахнул со стола.

Паулюс смотрел на оперативную карту, как будто боялся упустить, недосмотреть важную подробность. Не поднимая головы, словно напоминая себе об ответственности, проговорил:

— «Командующий шестой армией, — и, не делая паузы, без остановок и запинок, стал диктовать ровным голосом, как будто читал готовый текст: — Вручить командующему и начальнику штаба. Железнодорожная станция Гумрак, двадцать шестого ноября тысяча девятьсот сорок второго года. Написано под диктовку офицером, — Паулюс поднял голову, но тут же опустил, похоже, испугался потерять нить: — Генерал-фельдмаршалу фон Манштейну, командующему группой армий «Дон».

Потянулся за сигаретой… Но не взял, не закурил.

— «Глубокоуважаемый господин фельдмаршал! Покорнейше благодарю за радиограмму от двадцать четвертого ноября и обещанную помощь. Для оценки моего положения позволю себе доложить следующее: когда девятнадцатого ноября по правому и левому соседу армии русскими были нанесены массированные удары, за два дня оба фланга армии оказались открытыми, и подвижные части противника быстро устремились в прорыв. Продвигающиеся на запад через реку Дон наши моторизованные соединения (четырнадцатый танковый корпус) западнее реки Дон натолкнулись своими авангардами на превосходящие силы противника и попали в тяжелое положение, к тому же их материальная часть была весьма затруднена нехваткой горючего. Одновременно противник заходил в тыл одиннадцатому армейскому корпусу, который, согласно приказу, в полном составе удерживал свои позиции фронтом на север. Поскольку для отражения этой угрозы снять какие-либо силы с линии обороны не представлялось возможным, не оставалось ничего иного, как повернуть левое крыло одиннадцатого армейского корпуса фронтом на юг и в ходе дальнейших боев первоначально отвести корпус на предмостное укрепление западнее реки Дон с целью не допустить, чтобы части, находящиеся западнее реки Дон, были отрезаны от главных сил… — Паулюс помолчал, пожевал блеклыми губами. Не поднимая головы, продолжал: — В процессе осуществления указанных мер был получен приказ фюрера, требовавший силами четырнадцатого танкового корпуса наступать левым крылом на Добрынинскую. Ход событий опередил этот приказ. Следовательно, выполнить его я не мог».

Паулюс сидел прямо, диктовал монотонно, бесцветно, не выделяя ни единого слова, ни единой фразы, словно доказывал тем самым справедливость своего доклада. Бузиновка, Мариновка, Песковатка… Четвертая танковая армия, четвертый армейский корпус, потеря моста через Дон… Ничего не скрывал и не замалчивал, он хотел, надеялся, что в верхах проникнутся наконец чувством смертельной опасности, чувством ответственности, что Манштейн, а вслед за ним и Гитлер примут самые решительные меры, чтобы ликвидировать кризис. Пора! Пора! Уходят драгоценные часы!..

— «От вышестоящего командования я в последние тридцать шесть часов не получил никаких приказов или информации. Через несколько часов я могу оказаться перед лицом такой обстановки: или удерживать фронт на западе и севере и наблюдать, как в кратчайший срок армия будет атакована с тыла, — формально повинуясь, однако, при этом данному мне приказу держаться, или принять единственно возможное в таком положении решение: всеми имеющимися силами повернуться лицом к противнику, имеющему намерение нанести армии удар кинжалом в спину. Само собой разумеется, при таком решении продолжать удерживать далее фронт на востоке и севере невозможно, и в дальнейшем стоит вопрос лишь о прорыве на юго-запад».