Пётр Селезнёв - Южный крест

Надо обладать очень трезвым умом, чтобы до начала войны отказаться от нее… Такого ума в Германии не нашлось. Были люди, которые боялись этой агрессии… Однако возможность ее не исключали. Вместо того чтобы не допустить ее, они старательно занимались военной арифметикой, искали (и разумеется, находили) решения, в которых виделись великие свершения.

Нездоровые иллюзии, которыми с незапамятных времен питались великодержавные германские умы, взяли верх над рассудком и в сороковых годах.

Гитлер не был ни гениальным, ни даже впередсмотрящим. Он явился неплохим исполнителем воли германских монополистов. Настолько неплохим, что многие готовы поставить его рядом с Отто фон Бисмарком.

Германские генералы, подручные своего канцлера, оказались на той высоте, на том уровне, который отвели для них. Война показала, что на большее они не способны.

Генерал Паулюс, который вел армию на Сталинград, который оказался на самом острие войны в самый сложный и ответственный период, был не лучше и не хуже других немецких генералов. Рассуждения о том, что Паулюс был стратегом, но не был, дескать, командующим, хоть и верны в своей основе, отнюдь не могут объяснить поражения немцев под Сталинградом. Будь на месте Паулюса другой человек, тот же фельдмаршал фон Рейхенау, положение под Сталинградом могло сложиться по-другому, но конец войны был бы все таким же.

Если человек ушел с торной дороги, а тропки ведут к обрыву, то обрыва этого не миновать, с той лишь разницей, что одна приведет к погибели раньше, другая — чуть позднее.

Южным флангом своего фронта, от Воронежа до Черного моря, германские войска в составе четырех общевойсковых и двух танковых армий, усиленных армейским танковым корпусом, продвигались вперед. Четвертого июля сороковой танковый корпус шестой полевой армии вышел к Дону и стремительно двинулся вдоль реки на юго-восток, стремясь отрезать советским частям путь к отступлению.

Оперативные сводки главного командования сухопутных сил захлебывались от восторга, в Берлине считали, что русским нанесен сокрушительный удар.

В шестой армии ходом наступления был недоволен только ее командующий. Человек аналитического ума и строгого, почти математического, расчета, он не доверял ни своим, ни чужим эмоциям. Он видел, что после Оскола пленных почти нет, убитых мало, трофейного тяжелого оружия тоже почти нет… Главная задача — уничтожить русские армии — остается невыполненной, для восторгов нет ни малейших оснований. Захват территории? Это не должно особенно радовать, если русская армия сохраняет свою боеспособность. Преследование политико-экономических целей в войне не может привести к победному концу.

— У меня такое впечатление, — говорил Паулюс своему адъютанту, — что нашей армии противостоит хорошо вооруженный арьергард. Главные силы русских пока не вступают в действие. Это меня тревожит.

Нет, шестой армии противостоял не арьергард. Но главные наши силы действительно не вступили в бой…

В конце июля немецкие дивизии прорвались в большую излучину Дона, достигли станиц Сиротинской и Трехостровской.

Теперь у всех было на устах одно слово — Сталинград.

— Я плохо понимаю, о чем думает верховное командование, — сказал Паулюс. — Могу только предположить, что политическое руководство склонно считать военные цели весьма второстепенными. Налицо та самая ситуация, когда несведущие люди диктуют генералам.

Начальник штаба чуть заметно склонил голову. Было непонятно — то ли соглашается, то ли намерен возразить…

Командующий шестой немецкой армией имел все основания возмутиться: одиннадцатого июля сороковой танковый корпус, главная ударная сила армии, был передан четвертой танковой армии, которая в свою очередь получила приказ повернуть от Чира на юг, чтобы преградить путь советским войскам, отступающим перед фронтом семнадцатой и первой танковой армий.

С позиции стратегии всей войны это можно было легко обосновать и оправдать. Паулюс отлично понимал необходимость такой меры. Но из этого следовало, что первоначальный план, по которому Сталинград должны были взять шестая полевая и четвертая танковая армии, ломался. Если не овладеть Сталинградом, армия, устремившаяся на Кавказ, не будет обеспечена с левого фланга, над ней нависнет красный топор. Поход на Кавказ станет крайне рискованным. А чтобы обеспечить успех под Сталинградом, необходимо удвоить силы… Но как же тогда идти на Ростов и на Кавказ?..

Паулюс запутался. Может, потому, что впервые перед ним стояла очень серьезная задача. Ее надо было решить не на бумаге — на поле боя.

Сомнение коснулось Паулюса давно, а питаться иллюзиями можно до срока…

Ему вдруг показалось, что этот срок подступил.

Сталинградский фронт протянулся от Павловска до Верхнекурмоярской более чем на пятьсот километров. На правом берегу Дона оставался плацдарм от Клетской до Суровикино. Его удерживали ослабленные дивизии генерала Жердина. Он ждал — немцы ударят под основание, вдоль Дона, чтоб отрезать и уничтожить. Оказывается, они вернули четвертую танковую армию с Ростовского направления, двинули на Сталинград с юга, и Паулюс, несомненно, поторопится ликвидировать плацдарм, чтобы открыть себе дорогу для прямого выхода на Волгу.

Сегодня иль завтра…

Конечно, армию надо отвести на левый берег. Стратегически — необходимо. Но штаб фронта не согласился. Не мотивируя ничем, начальник штаба сказал, что плацдарм надо удерживать…

Утром шестого августа генерал Жердин прилетел в Сталинград, коротко обрисовал обстановку, высказал свое мнение…

Командующий фронтом наклонил голову:

— Так. Но приказываю стоять. Левый берег укреплен слабо, резервные части подходят без тяжелого оружия… Нам нужно выиграть еще несколько дней. Если начнете отводить армию, противник может форсировать Дон с ходу, так сказать, на плечах… Поэтому — стоять. Трое суток — безусловно, — и уже когда прощались, когда подал руку, прибавил: — Оборонять Сталинград без вашей армии не мыслю. Имейте в виду. А что будет тяжело — знаю.

От машины Жердин отказался, до обкома партии решил доехать трамваем — полтора часа свободного времени. Учебно-спортивный самолет отвезет его назад, на плацдарм.

Проезжая мимо Мамаева кургана, впервые — хоть бывал в Сталинграде много раз и видел этот бугор не однажды — только теперь подумал: почему он называется Мамаевым? И еще подумал — как важно удержать этот курган.

Словно предрекал…

На минуту забыв обо всем, ощутил тонкий запах женских духов… Сделалось беспокойно. И в то же время радостно. Тут же испугался, что вот сейчас, на остановке, все пропадет и он уж никогда больше не почувствует, не услышит…