Пётр Селезнёв - Южный крест

Сейчас площадь показалась меньше, теснее… Немцы бежали густо, резво, как будто их уверили, что на этот раз они непременно добегут, успеют. Впереди шли три танка, неуклюже поворачивались, точно щупали, нюхали пушками вчерашних убитых, точно старались не наехать… За танками немцы бежали кучнее, теснее… Мишка видел вороненые автоматы, ножевые штыки, ремешки касок… Он мог бы различить даже щетину на лице. Но ему неинтересно было рассматривать лица, потому что видел их много раз, совсем близко, так, что протянуть руку…

— Овчаренко! — заорал Мишка, толкнул пулеметчика в плечо. — Овчаренко, кобель кривой!

Тот повернул запорошенное известкой лицо, Мишка увидел черную тряпочку на глазу, оскаленный рот.

— Гляди!

Овчаренко сказал спокойно:

— Зараз будет чисто.

Каски, автоматы, сапоги… Мишка различает даже цветные ленточки в петлицах. Круглые жестяные противогазы, белые бляхи ремней… Мишка знает: в середине бляхи — орел, а по кругу надпись: «Готт мит унс» (Бог с нами).

Ну, еще бы…

Пулемет жиганул.

Будто косой махнули, свалили передних. И офицер в блестящих дутых сапогах, в меховой безрукавке, в фуражке с высокой тульей упал. Мишка видел, как он тянет руки вперед, хватает, царапает серые камни.

Солдаты побежали назад, но танк — словно экипаж очнулся, вспомнил — круто развернулся, пошел прямо на дом.

Мишка Грехов не слышал других пулеметов, не слышал автоматов… В какую-то минуту показалось, что, кроме Овчаренко, не стреляет никто. Вскочил, бросился в коридор, услышал второй пулемет… Через оконный проем увидел, как лопаются мины, пыхают белыми дымками. Ударил снаряд, разворотил трамвайные пути.

Немцы бежали вперед, назад… Словно сделалось им уже все равно куда бежать.

Мишка захрипел, засмеялся:

— Хрен возьмешь, не таковские.

Над самым ухом цвиркнуло раз, другой… Упал, подполз к пулемету. Глотнул порохового дыма, приподнял голову… Увидел немецкий танк, выкрашенный грязной краской, словно вымазанный глиной; увидел, как поворачивается башня, подымается длинная пушка. Вырвался белесый дымок, по ушам ударило туго и больно… Губами, носом ткнулся Мишка в известку, распластал руки, словно боялся сползти, скатиться… Схватил чужую шинель, потянул:

— По пехоте!

Под рукой не шевельнулось. Мишка не успел ни подумать, ни догадаться… А под ложечку остро кольнуло. Поднял голову, увидел приоткрытые серые губы и желтоватую полоску прокуренных зубов. Глаза смотрели с немым укором.

Мишка Грехов не удивился, просто понял: Степанов убит. Второго номера не было рядом. Может, ранен?.. Мишка отодвинул Степанова, припал к пулемету.

Немцы были совсем близко, шагах в тридцати, в сорока…

Мишка зарычал, въелся глазами в передних.

— А-а-а!.. — нажал на гашетки.

Пули его секанули по серым каменьям, бегом прочертили белесую строчку; видел, как двое шарахнулись прочь, в разные стороны, один перепрыгнул, словно через скакалку…

Немцы падали, расползались, вставали и снова падали… Мишка видел блестящие шляпки гвоздей на сапогах, погоны и нашивки, разодранные криком рты. Знал: Овчаренко тоже маху не даст, и те, что в подвале…

Только вот…

Не успел осмыслить опасения — снаряд ударил, разворотил стену. Мишке сделалось больно. Но боль отлетела, пропала. Перед глазами стало черно, и руки перестали держать… Рук не стало, и ног не стало… Ни пулемета, ни каменных стен… Только сознание, словно огненная жилка, пронизывало Мишку насквозь: «Меня убили?» Жилка померкла, похолодела… «Подпустили… Как же так? Подпустили… Агарков куда глядел?»

Лейтенант Агарков видел все. Лежал на полу, орал в телефонную трубку:

— Танки! Говорю, танки!

Большим кулаком толкнул каску назад, глянул в пролом. Немцы реденько убегали. Один полз на четвереньках, по кругу, не соображая, куда, в какую сторону надо. А немецкий танк, живой, невредимый, неторопливо шел вдоль дома, метрах в десяти, пушка — в упор. Пушка бьет раз за разом.

Вот сейчас… Прямо сюда…

Ошалело глянул кругом: ни одной гранаты. И бутылок нет. Ведь были бутылки!..

Телефонист, стоя на коленях, стрелял из винтовки. Но вот бросился на пол, распластался, прилип… А лейтенант Агарков, точно решив, что спасения нет, что все равно, подался ближе к пролому. Он вдруг услышал тишину, словно не осталось ни одного живого человека — только убитые на булыжной мостовой. Только немецкий танк… Настоящий, железный. Пушка направлена в него, лейтенанта Агаркова. Увидел масляный потек на броне, свежую вмятину с отлетевшей краской и черный крест…

А вот уже нет никакой пушки, только железные траки. Они цепляются за серые камни.

Пушка уперлась в переносье.

Ну!..

Дуло черное, беспощадное. Чернота взорвалась, нет ни площади, ни танка…

И опять Агарков видит: танк стоит. Гусеницы провисли, помягчели. Он как-то странно гудит, надувается, словно хочет лопнуть. Из щелей пробивается наружу синий огонь, как будто внутри накачали большую паяльную лампу.

Телефон настойчиво зуммерил, а телефонист опять стрелял с колена.

Винтовочные выстрелы казались гулкими, а голоса бойцов — сильными, свежими… В горящем танке стали рваться патроны, словно щелкали на сковородке орехи. Потом сделалось тихо.

Лейтенант Агарков взял телефонную трубку, послушал ругань капитана Веригина: за ночь не успели выкопать траншею до КП батальона, не заминировали подступы к дому, вчера не прислал донесения… Вообще надо точно указывать потери и поступления… Чтобы план обороны дома… Начальник оперативного отдела голову снимает.

— А ты его пошли, — сказал Агарков.

— Поучи хозяйку щи варить!.. — погрозил Веригин.

Михаил отозвался тихо:

— А что ж, и поучу.

Телефонист тронул за плечо:

— Товарищ лейтенант…

— Ну, что?

— Одна бомба в подвал пролетела. Гражданских там — страшно глядеть…

Капитан Веригин спросил:

— Второй танк кто подбил?

— Откуда я знаю? Сейчас спрошу. Нам — чтобы кирки и лопаты… Вы меня слышите?

Веригин поторопил:

— Я слушаю.

— Ну так вот, значит… Приполз этот майор, все растолковал. Мы, конечно, с уважением: начальник инженерной службы армии. Все поняли: и прямой ход сообщения, и подкопы под стены, чтобы огневые средства — за пределы дома… Ну и все прочее. А чем копать, хреном?

Капитан Веригин хохотнул:

— Миша, не выражайся.

— А вот я вечером приду… Я разыщу там… Усиленная рота, называется… — Выглянул в пролом, влепился губами в телефонную трубку:. — За домами!.. Со своего НП видите? Танки за домами!

Капитан Веригин сказал:

— Сейчас.

То ли собирался посмотреть, убедиться, то ли заторопился что-то предпринять.

На лестнице, в коридорах и переходах пыль еще не осела, воняло сгоревшим порохом. Было тесно от навалов изломанной мебели, битого кирпича, штукатурки. Прислонившись к дверной притолоке, сидел Анисимов, привычно, быстро набивал патронами автоматный диск. Рядом на коленях стоял коренастый Шорин; расстелил чистую тряпицу, выложил на нее хлеб, кусок сахара, поставил котелок…