Пётр Селезнёв - Южный крест

Кто-то кричал свирепым голосом:

— Лихарев, мать-перемать, куда глядишь?

И крутая беспощадная команда, как призыв к последнему вздоху:

— Гранаты к бою!

Мишка угадал лейтенанта Агаркова. Подумал… Но нет, Мишка не успел подумать: обожгло, ударило. Страшная сила подняла его и понесла. Перед глазами шумел, бесновался огонь, ему не было конца, а Мишка все летел сквозь него, все летел… Ему стало легко и бездумно, зачем и куда лететь — все равно.

Комбат Веригин со своего КП видел площадь, трамвай на боку и сгоревший немецкий танк. Он продолжал чадить, сизый дым затягивал каменные дома, прикрывал, заслонял воронки…

Он вдруг увидел… Ему даже показалось, что площадь шевельнулась и стронулась. Как-то сузилась. Танки… Один, два, три, пять… И пехота — густо, в рост, как на параде.

Артиллерия… Что же артиллерия?

Схватил телефонную трубку, заорал:

— Вы что, не видите? Я требую!..

Дом на площади стоял простреленный, пробитый, с провалившимся нутром. Обернулся к немцам каменным лбом, заслонил собой и командный пункт полка, и командный пункт дивизии, и центральную переправу… Он стоял, точно потерпевший крушение корабль, выдвинутый из воды на сушу; был виден отовсюду, казался одиноким и заброшенным. Немцы вылизывали пулеметным огнем все подходы; наверно, им представлялось величайшей нелепостью, что русские все еще сидят в этом доме и стреляют.

Немцы были уверены, что русские уже давно не ели, у них нет воды, с часу на час кончатся патроны.

Еще одно усилие…

При поддержке танков в атаку пошли отборные солдаты. Офицеры — впереди.

Свинец колупал стены, впивался в землю, тянул, взвизгивал над головой капитана Веригина.

— Агарков! — кричал он в телефонную трубку. — Подпустите до трамвайной линии! Слышишь? — до трамвайной линии!..

Агарков не отвечал. Он шагнул к пролому в стене, вжался щекой, подбородком в кирпичное крошево:

— Огонь по команде!

Ему вдруг показалось, что в подвале не осталось никого живого. Ощутил запах сырости, дыма и плесени… Тут же услышал взводных:

— По команде!..

Три голоса громыхнули, пробежали по темному подвалу и пропали. А снаружи, с площади, накатывалось грузно; было похоже, что вот сейчас машины развалят каменные стены.

Лейтенант Агарков, словно его заворожили, неотрывно смотрел на передний танк. Как будто увидел в первый раз.

И час назад видел, и вчера, позавчера… Почти каждый день. Уже полгода…

— Лихарев! — крикнул он.

Рядом сказали:

— Готово.

Танки взламывали площадь. Агарков почувствовал, как шатается земля, шатаются стены… Цокнуло, стукнуло противотанковое ружье. Выстрел показался слабеньким, бессильным и почти ненужным. Потом ружья стали бить часто, было похоже — вперегонки.

Увидел Семена Коблова: глаза черные, точно провалы… В больших руках большие гранаты.

Увидел только глаза и гранаты.

Резанул чей-то крик:

— Шорин, гляди!

И спокойный голос в ответ:

— Вижу, не ори.

Коблов с гранатами в руках, Шорин, Лихарев, тугие щелчки противотанковых ружей…

Передний танк наступил на трамвайные рельсы, остановился. И, точно испугавшись этой остановки, пушка бахнула…

Пехота шла налегке, густо, отчаянно. Михаил подумал: «Хорошо, сволочи, идут». И вскинул руку:

— По пехоте противника!.. — Захлебнулся сумасшедшим, неистовым восторгом, точно вспыхнуло, полыхнуло в груди нестерпимо горячее буйное пламя: — Огонь!

Сорвались, ударили с разбега пулеметы.

Но лейтенант Агарков слышал только свой автомат; подался, потянулся вперед, впился глазами… Большое сильное тело сотрясалось в мелкой дрожи, он не слышал свиста пуль, он видел только немца, одного-единственного… Их было много, немцев. Но лейтенант Агарков видел одного, высокого, насупленного, в начищенных, словно лакированных, сапогах, с маленьким, игрушечным пистолетом в руке. И лицо у немца было чистое, блестящее; на сапогах и на лице блеск казался одинаковым. Офицер бежал непринужденно, легко, красиво, словно только и хотел, чтоб его увидели. Перебежал, перепрыгнул через трамвайный путь, оглянулся, взмахнул пистолетом — позвал, поторопил…

И взмах этот был красивым, почти изящным, как на сцене. Поравнялся с танком, когда броню облизнул едва заметный синий огонь. Офицер метнулся в сторону… И вдруг остановился. Потянулся кверху, точно решил показать, какой он высокий, какой статный.

А лейтенант Агарков рычал сквозь зубы, гнал, торопил автоматную очередь. Не видел, как офицер упал, — просто потерял его. И только теперь охватил глазом всю площадь, увидел текучую лавину наступающих, услышал свои и чужие автоматы, знобкую очередь пулемета. Немцы падали, но их было все так же много, они приближались непостижимо быстро; в какое-то мгновение мелькнула жаркая мысль, что остановить их невозможно.

Из танка повалил черный дым. А другой обошел его, стал забирать в сторону. И еще один…

Пришло тоскливое, обидное: «Что же они там?..»

Не помянул ни комбата Веригина, ни подполковника Крутого, никого. Но мысленно увидел их: помогите же!..

А немцы — вот они. Большие, яростные, сильные. Широко разодранные рты и черные автоматы.

— Ого-о-онь! Огонь.

Агарков уже видит петлицы на воротнике мундира, усики под носом — под Гитлера… В ту же минуту немец упал. Второй, третий… Танк, что обходил стороной, остановился. И словно бы осел, сделался ниже… Лейтенант Агарков не слышал взрыва, только видел, как вырвался клуб дыма, пополз низом, липко прислонился к земле…

Лейтенант Агарков перестал различать свои и чужие автоматы, отлетела мысль — помогут иль не помогут…

Только бы новый диск.

— Автоматчики справа!

Лейтенант Агарков повел автоматом в сторону и не достал. Видел живого немца, но не достал. И еще один…

— Справа гляди!

Услышал длинный, устрашающий свист. В одно мгновение небо перевернулось, стало падать на площадь, на развалины…

Земля разломилась. Железо, камни, телеграфные столбы, живое и неживое — ахнуло. В страшной безысходности, неотвратимости приподнялось, встало на дыбы. И рухнуло.

Опять загудело, разорвало…

Все пропало. Только боль в ушах. Только в дальнем уголке сознания шевельнулось живое: «Наши бьют».

Потом сделалось тихо.

Но никто, ни один человек еще не способен был понять…

Тусклые россыпи стреляных гильз, свежая кровь на штукатурке и немец возле самого пролома… Тихий, убитый. Лейтенант Агарков не помнил, когда упал этот немец. И сколько длился бой — не помнил.

Пустая площадь тихо дымится. Михаил смотрит… Ему чудится — дым струится от убитых. А справа и слева слышатся короткие автоматные строчки.

Подошел Семен Коблов, медленно, очень медленно, поднял руку под каску.