Олег Меркулов - Ради тебя

— На втором этаже. По левой стороне в конец, — объяснил одноглазый. — У тебя курить есть?

— Есть.

Одноглазый взял из коробки не одну, а две папиросы.

— Пойдем, проведу.

Одноглазый заглянул в замочную скважину.

— Там? — спросил Игорь.

— Там, — ответил одноглазый. — Снимает стружку с Зинки. Застал вчера с одним парнем в углу. Черт старый, жалко ему, что ли? Подождем.

После того как из кабинета не вышла, а вылетела Зинка, он постучался и услышал раздраженное «Да-да». В кабинете он доложил:

— Товарищ главный врач, рядовой Кедров, находясь в отпуску, попал под бомбежку, и немного зацепило.

Главврач рассматривал его, как непонятное явление.

— Говорите, зацепило? Слегка?

Этот сухой, длинный, с лицом козла главврач, видно, не очень хотел дать ему справку. «Не повезло», — подумал он. Лучше бы он пошел в другой госпиталь. Но кто знал?

Врач дал ему с вешалки халат.

— Накиньте и следуйте за мной.

В перевязочной сестры ловко сняли с него гимнастерку и майку, разбинтовали плечо и промыли рану перекисью водорода. Перекись пузырилась и приятно щекотала рану. Рана была чистой и розовой, без гноя.

— Где и когда вас ранило? — спросил врач.

— Позавчера на станции Гадово.

— Как вы попали в Москву? Сошли с санпоезда?

— Нет. С такими ранами на санпоездах не возят.

— Почему вы не остались в Гадово? Там есть госпитали.

— Не знаю, — сказал он, я ехал в Москву, поезд попал под бомбежку, меня перевязали, и я поехал дальше.

— Вам дали справку, что вы были ранены в Гадово?

— Нет.

— И вы пришли к нам за ней?

— Да, — ответил он и добавил: — Кто-то же должен меня лечить.

— Должен. Кстати, почему на вас офицерское обмундирование? Где вы его взяли?

«Начинается, — подумал он. С этим обмундированием у меня еще будет столько приключений… Нет, этот врач никакой справки не даст, — решил он. — Черт с ней, только бы вырваться.»

— Мне его подарили.

— Странный подарок.

Он не ответил.

— Что сделала вам сестра там, в Гадово, до перевязки?

— Ничего. — «У них у всех тут повреждены головы», — подумал он. — А почему она должна была что-то сделать со мной?

Главврач шепнул сестре. Она погремела у шкафчика склянками и вернулась со шприцем.

Он протянул здоровую руку. Игла была острой, не то что в полевых госпиталях, где их не успевают точить, и они не втыкаются, а порют тело. Сестра сделала, наверное, не одну тысячу уколов: он даже не поморщился.

— В Гадово мне тоже сделали укол. От столбняка.

— Ну вот, а говорите, что вам ничего, кроме перевязки, там не делали.

— Мне его сделали после перевязки. Я сам сказал сестре, что, если человека ранят, надо сразу же сделать укол от столбняка.

— Она должна была сделать укол до перевязки.

Врач показал на халат.

— Надевайте. А вы, сестра, найдите Николая Николаевича и попросите его обязательно, — он интонацией подчеркнул это слово, — зайти ко мне. Готовы?

В кабинете ему пришлось ответить на целую кучу вопросов. Некоторые вопросы были нелепыми, но он подумал, что в госпитале для людей с поврежденными черепами могут спрашивать, что угодно.

Он ответил, когда попал в армию, где служил, в каких госпиталях лежал раненым, назвал командира корпуса, бригады, своего батальона, роты и тех командиров взводов, которых помнил. Эти вопросы были ничего, дурацкими были другие.

— Не помните, какая фамилия была у пушкинской Татьяны? — главврач давал ему всего секунду на обдумывание. — Не помните, значит. Как назывался Куйбышев до революции? Сколько стоили ириски до войны? В каком классе начинали учить анатомию?

Наконец дверь отворилась, и в кабинет вошел высокий и худой человек в халате. Под халатом проступали погоны. Игорь облегченно вздохнул: с военным легче было договориться. Он встал, отдал честь и остался стоять.

— Этот, Николай Николаевич, посетитель — странный человек, и я вас побеспокоил, чтобы вы помогли мне, — сказал Айболит. — Говорит, ранен позавчера под бомбежкой. Ранение плечевое, касательное, мягких тканей. Очень похоже на ножевой удар. Одет в офицерскую форму, а документы рядового.

— Покажите ваши документы, — сказал Николай Николаевич.

Он отдал ему солдатскую книжку и отпускной. Николай Николаевич тщательно изучил их.

— Еще какие есть?

Он достал все бумажки.

— Вот комсомольский билет, вот справка о ранении. Вот еще одна такая же. Могу показать и шрамы — здесь женщин нет. Это справка из штаба корпуса, эта на медаль. Эта на орден. И эта справка на орден. Вот орден. Вот литер на билет. Вот продаттестат. Все. Больше ничего нет.

— Что ты хочешь от нас? — спросил комиссар.

— Ничего. Зашел, чтобы меня перевязали, и все.

— Это черепной госпиталь, — сказал главврач. Мы не можем вас положить.

— И я очень ряд, — заявил он.

— Почему?

— Голова у меня пока без повреждений.

— В часть ему ехать нельзя? — спросил комиссар главврача.

— М-м-м… — помычал врач. — Ранение легкое, но минимум две недели надо подождать — может занести инфекцию, и тогда выйдет из строя на месяцы.

— Направим его в ГЛР.

— В Москве нет ГЛРов.

— Не надо меня никуда направлять, — сказал он комиссару. — Я остановился у… у родственников, два квартала от вас. Есть телефон, в любое время меня можно вызвать.

— Нельзя этого делать, — сказал комиссар.

— А зачем мне, здоровому, это же не рана, а царапина, занимать койку в госпитале, когда народ лежит в коридорах?

— Сколько перевязок ему надо, если все будет идти нормально? — Комиссар повернулся к врачу.

— Три-четыре, — ответил врач.

Комиссар думал, а потом спросил:

— Как у тебя с продуктами?

— По завтра получил на продпункте.

— Будешь получать там все время?

Он сделал ловкий ход.

— Не дадут. Отпускной кончается завтра. Нужна справка, почему я задержался.

Комиссар снова думал.

— Ладно, поставим на довольствие у нас, ты раненый и имеешь право на наш паек.

— А справку? — спросил он.

Насчет справки решил главврач.

— Справку выдадим, когда вылечитесь. Без нее будете меньше разгуливать по Москве, меньше неприятностей от комендатуры и вам, и нам. Можете идти. На перевязку через четыре дня.

Одноглазый вертелся в коридоре и пошел с ним к выходу.

— Они тебя долго держали. Снимали стружку?

— Нет. Занимались филологией, — объяснил он.

— Это что, антимония?

— Вот-вот.

— Дай еще парочку папирос.

Он взял папиросу, а коробку отдал одноглазому.

— Что у вас, туго с куревом?

— Ага. Дают махру, но хреновую. Куришь, как траву, ни крепости от нее, ни духу. Ты бы принес самосаду, что ли.

Он открыл дверь на крыльцо.

— Через четыре дня, когда приду на перевязку. Жди.

— Тащи побольше, — сказал одноглазый. — Тут куришь одну за одной.