Мартын Мержанов - Так это было

Утро 8 мая выдалось ясное, теплое. Казалось, что зелень садов Штраусберга как-то по-особому светилась под лучами солнца. Машины медленно двигались по знакомому разбитому шоссе мимо Альт-Лансберга к Берлину. Когда мы въехали в город, перед нами туманным маревом кружилась пыль. Затем, минуя Силезский вокзал и Нейкельн, мы добрались до Темпельхофского аэродрома, куда должны были прибыть представители Верховного командования союзных войск и немецкого главного командования.

Темпельхоф — огромный аэродром, застроенный вокруг ангарами. Многие из них были разбиты, обуглены, измазаны защитной краской. Расколоты и многие крупные плиты некоторых взлетных площадок. Под ногами холодные осколки бомб. На аэродроме сожженные «юнкерсы», «мессершмитты» и один целый транспортный самолет «Ю-52». Видимо, те, для которых он был предназначен, не успели покинуть город.

Я с любопытством смотрю на огромное зеленеющее поле аэродрома, снующие автомобили, обгорелые здания. Совсем недавно гвардейцы Чуйкова отбили его у врага, недавно юнцы «гитлерюгенда» шли в «психичесую атаку», пытаясь отвоевать аэродром, а может быть, самолет, на котором кому-то нужно было подняться в воздух.

Ждать пришлось долго. Решили поехать в ближайший ресторан позавтракать. Но только заказали яичницу с беконом, только расселись за столом и я успел намазать кусок хлеба горчицей, как послышался звук самолета. Все бросились к машинам. Зеленый «дуглас» уже снижался над аэродромом. Когда же мы подъехали, то выяснилось, что прилетел он из Москвы и доставил сотрудников Наркоминдела во главе с А. Я. Вышинским.

Все наши попытки выяснить, когда ожидается прибытие других делегаций, ни к чему не привели.

Темпельхоф находится на возвышенности, и отсюда хорошо был виден Берлин, остовы обгорелых домов, заводские трубы, все еще дымящиеся кварталы.

В стороне, где на флагштоках трепетали на ветру государственные флаги СССР, США, Англии и Франции, на большой площадке какой-то плотный пожилой полковник командовал батальоном солдат: «Ать-два, ать-два, левой…» Это готовился почетный караул к встрече высших военных чинов делегации.

Все солдаты были в новых костюмах, со знаками отличия, в начищенных сапогах и так четко «отрабатывали шаг», что невольно задерживали наше внимание. А полковник, то и дело утиравший носовым платком шею, продолжал командовать: «Кру-у-у-гом, шагом арш…»

Один из офицеров, стоявших за нами, сказал:

— Знаток!

От него мы узнали, что полковник, командовавший батальоном, — старый строевой офицер Лебедев. Он воевал на улицах Берлина, как и его питомцы — молодец к молодцу, отобранные в этот почетный караул из разных частей.

С лужайки мы увидели оживление на дальней взлетной площадке. Это истребители «Яковлевы» попарно взлетали с аэродрома и, сделав полукруг, направлялись на запад. Одна пара, другая, третья…

«Событие» приближалось. Нам сказали, что какой-то самолет через несколько минут улетает в Москву, и мы поторопились послать хотя бы записки в редакцию и домашним.

Вскоре на аэродром прибыли генералы Соколовский, Берзарин, Боков. Пора приготовить блокноты. Наши друзья из фотоцеха взялись за свои «лейки».

Через несколько минут в небе показались «яковлевы», а между ними «дуглас», который, сделав круг, снизился на бетонную дорожку.

Было ровно два часа. Все мы поспешили к самолету. Двери «дугласа» открылись, и по узкой железной лесенке сошел худощавый человек в берете, в серо-синем костюме. Это был главный маршал авиации Великобритании Артур Теддер. За ним по лестничке сошли старый человек в темно-зеленой военной форме — командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. Делатр де Тассиньи.

Через несколько минут прилетели еще два «дугласа» с обслуживающим офицерским составом. Но наше внимание было приковано к встрече гостей с генералом Соколовским, генерал-полковником Берзариным и генерал-лейтенантом Боковым.

В момент, когда Соколовский пожимал руку Теддеру, все фотокорреспонденты — наши, английские, французские, американские — щелкали аппаратами. Один из иностранных журналистов, толкнув меня, занял лучшую позицию и тут же бросил на ходу:

— Извините, не часто приходится снимать Жукова.

Я ему ответил, что он снимает не Жукова, а Соколовского.

— А Соколовского разве часто приходится снимать? — отрезал он.

Когда рукопожатия закончились, все направились к месту, где замерли в почетном карауле солдаты батальона Лебедева.

Зная, что ожидается самолет с немецкими представителями, я вернулся к месту посадки самолетов, уселся на траве и издали наблюдал за торжественной церемонией. Ветер доносил команду Лебедева:

— …Смирно!.. Слушай на караул!..

Но вот в небе показался самолет, который, подняв одно крыло, сделал крутой вираж и точно сел на бетонную дорожку. «Дуглас» подрулил к нашей группе, и по лестничке спустился фельдмаршал Кейтель, в сером легком длинном плаще с фельдмаршальскими погонами, в высокой фуражке, с маршальским жезлом в руке.

Он взглянул на группу наших офицеров и, безошибочно определив старшего, улыбнулся и направился к нему. Но тот рукой указал фельдмаршалу дорогу, по которой ему следовало идти. Сконфуженный Кейтель повиновался жесту. Рядом с ним находились: генерал-полковник авиации Штумпф, низкорослый, плотный, и адмирал флота Фридебург — худой, бледный, сгорбленный.

Впереди шли наши офицеры, а сзади, строго держа дистанцию, молодые офицеры вермахта. Кейтель изредка глядел на дымящийся Берлин, Штумпф без конца вертел головой: его больше всего интересовал парад, проходивший в стороне; и только старый Фридебург, тот самый, который по поручению Деница давно уже завязывал контакты с союзниками, шел опустив голову, безразличный ко всему.

В стороне, около «дугласа», который прилетел утром, стояли члены экипажа Семенков, Тайметов, Калинин и Гордиенко.

Фотокорреспонденты, забегая вперед, приседали на корточки и «обстреливали» капитулянтов. Кейтель и Фридебург были равнодушны к этому неожиданному и, как казалось им, неуместному вниманию, зато Штумпф улыбался и, по всей видимости, был доволен.

Фельдмаршал сел в машину «Шевроле». Я зашел за машину, в которую сели Штумпф и Фридебург, через заднее окошечко заглянул в лимузин. Видно было, как Фридебург вынул из портфеля папку и стал просматривать бумаги. Временами он наклонялся к Штумпфу, и тогда оба они смотрели в бумаги; Фридебург делал пометки.

Подумалось, что они, по своей наивности, готовили варианты текста капитуляции, забыв, что капитуляция должна быть безусловной и безоговорочной. А может быть, они демонстрировали наигранную деловитость?