Мартын Мержанов - Так это было

Журналист Петр Соболев, который в тот момент находился в зале, рассказывал мне:

— Первым за стол сел Кейтель, по его приглашению — все остальные. Выпив водки, фельдмаршал начал разговор. Он стал рассказывать о своих сослуживцах еще в период первой мировой войны и сразу повеселел. Называя имена генералов-однокашников, он вспоминал, кто из них служил с ним в одной роте или батальоне.

После обеда к Кейтелю пришли переводчики с текстом безоговорочной капитуляции. Все члены делегации уселись за круглый стол и углубились в документ. Кейтель, Фридебург и Штумпф тихо переговаривались, на их лицах заметно было то удивление, то недовольство. Кейтель то и дело поправлял воротничок, видимо, ему становилось душно.

Кроме П. Соболева в зале находился кинооператор Посельский, который, не жалея пленки, снимал и приговаривал: «Для истории надо поработать на всю катушку».

Мы по-прежнему слонялись в томительном ожидании.

У одного из сотрудников Наркоминдела, прилетевшего сегодня из Москвы, был свежий номер газеты «Красный спорт». Невероятно! Четыре года мы не держали в руках этой газеты, четыре года всем нам было не до рекордов, не до чемпионов, не до забитых и пропущенных мячей. И вдруг «Красный спорт»!

На нас пахнуло миром и покоем. Каждая строка газеты говорила об этом: в Баку состоялся большой физкультурный парад в ознаменование 25-летия Советской власти в Азербайджане. В двенадцать часов дня раздался салют корабельной артиллерии (а у нас в Берлине пушки молчат), и на трибуну поднялся «всесоюзный староста» — Михаил Иванович Калинин; в Киеве — весенний праздник спортсменов; на футбольном поле водной станции «Динамо» в Химках сыгран первый товарищеский матч.

И никто не остался равнодушен к статье Валентина Гранаткина, которая рассказывала о предстоящем футбольном сезоне. Сразу же возник оживленный обмен мнениями: Леонид Кудреватых доказывал, что чемпионом будет «Спартак», Павел Трояновский смерил его взглядом с головы до ног и напомнил, что существует команда ЦДКА, Борис Горбатов сетовал, что в списках нет шахтерского «Стахановца», кто-то робко назвал «Зенит».

Так маленькая газета — бумага плохая, печать серая — постепенно приобщала нас к мирной жизни. Недаром Пьер де Кубертен, французский педагог, возродивший олимпийские игры, сказал:

— О спорт, ты — мир!

Прошло еще полчаса. Нас никуда не приглашают. Здорово хочется есть. Жалеем, что не успели пообедать в ресторане. Борис ворчит:

— Кейтеля, небось, кормят!

— Не завидуй, у него аппетита нет, — ответил кто-то.

Когда начало темнеть, мы вошли в холл училища. Толковали, толковали и никак не могли себе представить причин задержки. Цезарь Солодарь пробрался все же в какой-то буфет и принес один бутерброд с сыром для Всеволода Иванова. Тот был тронут и поделился с ним. Мы с завистью смотрели на них, но больше в буфет никого не впустили.

Я заглянул в зал: Кармен снимал Симонова на фоне столов и знамен, готовых к «особому мероприятию».

Время движется медленно. Кто-то видел, что Кейтеля, Штумпфа и Фридебурга перевели из их особняка в здание инженерного училища.

В 23 часа 45 минут в кабинете Жукова, который примыкал к большому залу, собрались представители советского и союзного командования. В зале все уже подготовлено к процедуре подписания акта, а нас пока не пускали.

Один из офицеров сказал нам:

— Войдете в зал после представителей немецкого командования. Но только тихо, без шума.

Тут-то и начался шум. Больше всех горячился Роман Кармен.

— Нам нужно снять для экрана и для газет как раз момент входа в зал представителей командования, и вообще нам нужно видеть и снимать все, так как сейчас будет происходить историческое событие, а не рядовое, как, может быть, кажется вам.

Сказано это было так решительно, что офицер уступил.

— Ну, раз так, то кинооператоры и фотокорреспонденты могут войти раньше.

Представителям прессы был выделен длинный стол напротив маленького столика, предназначенного для представителей немецкого командования. Мы вошли, когда наши командармы, комкоры, комдивы уже рассаживались за стол, параллельный нашему.

Я быстро переписал состав всего нашего корпуса, представленного в этом зале, в том порядке, в каком они сидели: Б. Горбатов, И. Золин, М. Брагин, Л. Кудреватых, М. Шалашников, А. Ерусалимскнй, М. Долгополов, Г. Пономарев, Е. Долматовский, Б. Афанасьев, К. Сухин, М. Мержанов, Л. Железное, Р. Кармен, А. Андреев.

На противоположной стороне сидели Л. Высокоостровский, П. Трояновский, А. Кривицкий, К. Симонов, Л. Коробов, Л. Славин, Вс. Иванов, Я. Макаренко, Н. Ковалев, Ц. Солодарь, Н. Барышников, К. Шухмин.

В зале работали фотокорреспонденты Ф. Кислов, Г. Петрусов, Т. Мельник, Б. Пушкин, А. Морозов, М. Редкин, В. Темин, Я. Рюмкин, Г. Самсонов, А. Капустянский.

Все взволнованы. Хочется запечатлеть каждую минуту. Ведь этот зал, эти четыре флага на стене — символ боевого сотрудничества, эти минуты короткого, но преисполненного глубокого смысла заседания — все это отныне принадлежит истории.

Ровно в 24 часа в зал вошли Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, главный маршал британской авиации Артур Теддер, генерал Карл Спаатс, генерал Ж. Делатр де Тассиньи, А. Вышинский, В. Соколовский.

Г. К. Жуков занял председательское кресло. Справа от него сел Теддер, слева — Спаатс.

Г. К. Жуков поднялся, осмотрел зал, как бы проверяя, все ли на месте, и сказал:

— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, уполномочены правительствами антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования.

Затем, обратившись в сторону, он добавил:

— Пригласите в зал представителей немецкого главного командования.

Историческое заседание началось. Немного людей присутствовало тогда в зале. Немного слов произносилось на этом заседании. Но за этими словами — долгие годы войны.

Наступила минутная пауза, которая показалась слишком долгой. Все замерли, глядя на входную дверь. Туда же были направлены объективы киноаппаратов и «леек»; операторы и фотокорреспонденты не шевелились, не отрывали глаз от объективов, — не прозевать бы момент.

Наконец дверь открылась. Первым, не торопясь, глядя вниз, вошел фельдмаршал Кейтель, в парадном костюме, с железным крестом, висящим у самой шеи, в коричневых перчатках, с маршальским жезлом в руке. Словно он пришел на плац, где перед ним должны пройти войска церемониальным маршем, а не в зал, где вынужден подписать позорный акт. Но это внешняя бравада. На его лице красные пятна. Движением маршальского жезла он приветствует присутствующих, садится за стол и, не поворачиваясь, отдает перчатку с правой руки застывшему за его спиной офицеру.